Борис Александрович Школьник

24 сентября 2013 года в Канаде после тяжелой болезни на семьдесят шестом году жизни скончался мой самый близкий друг Борис Александрович Школьник (1938-2013).

Боренька, ты все равно со мной! Но теперь я могу сказать тебе, кем ты был для меня в моей жизни и кем останешься навсегда. И теперь это можно сказать – и не стыдно эмоций...

Ты много сделал для меня, но еще больше – сам того не ведая, для многих и для мира вообще.

Есть люди, чье влияние для окружающих кажется локальным – хороший человек, замечательный специалист, автор патентов в области магнитных измерений, кандидат наук, человек науки и отличный разработчик. Вероятно, кто-то скажет о тебе нечто, чего и я не знаю, вокруг тебя было очень много хороших людей. И каждый, наверно, благодарен тебе по-своему. Но ты был для меня открыт с моей стороны. И я могу рассказать только о ней. Хотя скорее, это взгляд о твоих многих сторонах, которыми ты делился со мною.

Мы познакомились где-то в 1973-74 году во ВНИИМе – Всесоюзном НИИ метрологии Д. И. Менделеева. Я был инженером с трехлетним стажем в отделе надежности. Ты работал в лаборатории Ярослава Григорьевича Неуймина (1928-1988), специалиста по математическому моделированию, сына известного астронома из династии научной интеллигенции. Это был один из тех уникальных людей в русской культуре – жемчужин в ожерелье ее оправы, вся мощь дарований и трудов которых осознается после уходаⁱ.

И такой огромной мощи изобретатель пригласил к себе работать тебя. И это уже много значит для меня сейчас, а тогда я этого совсем не понимал.

Не помню, как я тебя нашел – скорее всего, очень постепенно, присматриваясь, – я медленно схожусь с людьми. Но в тебе была какая-то внутренняя радость, свет, какой-то внутренний неказенный оптимизм, вера в возможность добра и познания. В этом что-то от надежд Ренессанса – веры в Возрождение человечности, науки и разумного положительного бытия. А я, молодой специалист с детским стажем, уже очень сильно политизированный, но и побывавший в Чехословакии (обмен студентами), и уже контактировавший со Смольным по поводу моего требования чистки КПСС и уже знакомый с Самиздатом и первым Бродским 60-х годов, случайно заговорил с тобою во дворе ВНИИМа о каких-то очередных официальных событиях нашей жизни в чуть критических тонах… В тебе было что-то такое, что я сразу доверился в своих сомнениях по поводу основ советской жизни.

Мы разговорились, и я довольно скоро при встречах рассказал тебе о своих поисках по социально-экономическим проблемам. Специалист по системам управления по образованию я пытался проследить последствия и возможности автоматизации труда на будущее общество – до объявленного Хрущевым наступления «коммунизма» оставалось семь лет. Идеи уже тихо сворачивали как несбыточные.

То, что монопольное государство эксплуатирует своих «подданных» было уже ясно. Это следовало из открытой молодым Марксом модели «азиатского способа производства», позже он исключил ее из своих «способов производства». А вот перспективы (автоматизации) были под вопросом. Как-то при встрече ты дал мне фотокопию английской книги, кажется, словаря или энциклопедии по методам и теории управления, уже не помню автора. Ее собирался перевести на русский и издать твой шеф Я. Г. Неуймин. Но он так и не получил одобрения руководства ВНИИМа или Горлита.

И вот в фотолистах книги об управлении, в обзоре новых идей я обнаружил и теорию иерархии потребностей Абрахама Маслоу (всего на полстранице). Ее мысленное применение к разделению рутинного исполнительского труда и творческого труда управления потрясло воображение. Люди, справедливо делящие прибыль между собой, должны были бы по этой теории оставить (бросить) физический труд, перейти к творчеству или просто отдыхать. А систематическое изъятие основной массы прибыли у наемных работников означало требование вечно – всю жизнь – продолжать не самый интересный и любой наемный труд. Впоследствии, решение было оформлено в «теорему необходимости эксплуатации», полно лишающую всяких надежд мыслимое (по крайней мере, до автоматизации труда) общество. Но тогда, в 1974 году, это воспринималась иначе. Это было прямым и математическим (из аксиом неполитической теории психологии Маслоу) выводом о будущей трагической гибели окружающего еще пока спокойного мира, именующего себя «социализмом».

Вот так случилось, что ты, передавая культуру от предшествующих поколений, стал и крестным отцом важнейшего результатаⁱⁱ . И я благодарен тебе не только радостью общения с тобой всю последующую жизнь. Я признателен тебе и за то, что ты невольно создал направление моей жизни. Она с того момента полностью посвящена сохранению и продвижению идеи первой случайно открытой связи между психологией, ее закономерностями, социологией и историей.

И все последующие «советские» годы нашей жизни ты и твоя жена Ида поддерживали мои усилия в работах по развитию этих тем – первую и вторую самиздатовские и последующие уже печатные книги, статьи. Еще больше, вы вместе приняли в свой дом на хранение машинописные экземпляры моей первой книгиⁱⁱⁱ. Спасибо тебе и ей за это!

И все годы моей жизни, что связаны знакомством с тобою, пронизаны твоими советами и комментариями. Ты был кладезем знаний, популяризатором их, лучшим советчиком по множеству научных вопросов, физики, музыки, поэзии, живописи, техники фотографии и даже просто вопросов бытовых. Твой собственный труд по освоению классической музыки и вовсе уникален. Ты юношей сидел в лингафонном зале Публичной библиотеки, слушая в наушники классику с установленных пластинок – а на руках у тебя были развернутые партитуры. Так ты изучал музыку, которой увлекался. От тебя идет и сложнейшая интерпретация фильма Сталкер, от тебя я услышал и полюбил Скарлатти – это европейское мгновение перехода от народных танцев к классике, и множество другой классической музыки… В твоих комментариях окружающие тебя люди, и не только люди искусства, приобретали магически положительный оттенок. Каждый был чем-то уникальным освящен, пронизан – Думаю, ты обращал на них внимание. И они тянулись к тебе. И я! А сейчас мне кажется, что возле тебя не было плохих людей, возможно, даже просто людей невыразительных. По крайней мере, их не было в твоем внимании – ты просто о них не говорил… Но если я ошибался и был неточен в оценке (это чаще было в сфере искусства, кино или музыке), ты давал исчерпывающую характеристику – и сомнений уже не было. И больше… ты предсказал динамику некоторых «деятелей» на поприще Прекрасного, по которым еще многое не было ясно. В этом твоя интуиция оказалась огромной. Спасибо тебе за это!

Передача культуры, ее продолжение в окружающем мире, среди молодежи, детей стала твоей подлинной задачей жизни, как я представляю, с середины 70-х годов.

Ты начал огромную работу Просвещения по представлению всем нам истории русской поэзии XX-го века, от Серебряного века к трагическому ее спаду к середине 1960-х. На квартирах друзей ты читал лекции о Мандельштаме, Ахматовой, Цветаевой, Пастернаке, Булгакове, Гумилеве. И трагедия искусства в лапах Левиафана от расстрелов в подвалах на Гороховой или голодной смерти в лагере до петли на шее, чтоб не доносить на мужа и спасти сына, чередовалась перед нами-слушателями с разгромными статьями «ответственных по искусству», рецензиями присных Латунских, унижением принуждением к отказам от «не наших» премий и нищетой. И наравне с этим сопротивление свободы насилию выражалось одновременно силой духа оставшихся, их творчеством, их перепиской, часто поэтической, героическим взаимодействием и поддержкой. И финалом таких лекций явился материал об Иосифе Бродском.

И всей этой поэзии сквозь XX-й век посвящена твоя собственная «часть речи», донесенная до нас-слушателей. И в этом ты сам, как и Бродский, видел восстановление «связи времен» – героическое Возрождение, за которое все равно надо было расплатиться с этой властью своей Голгофой – отлучением от Родины, от своего языка, своей поэтической принадлежности... И ты нес к нам слова лучших людей России, их радости и страдания, через свой труд освещал их светом и жизнью наши души. Спасибо тебе за это!

А твоя брошюра 1991 года «Я вернулся в мой город… Петербург Мандельштама»? Помню, как возникло внезапное запоздалое решение издателей вместо брошюры о Мандельштаме делать сборник стихов со статьей о творчестве поэта на темы Петербурга. Уже готовый текст пришлось резать вдвое, а твоя фамилия с титульного листа ушла вглубь сборника. Это страшный удар по достоинству. И ты это стоически перенес. И тонкая брошюрка стала не просто самым известным, более того, доступным материалом о Мандельштаме (стотысячный тираж при минимальной цене), но и еще раз отражением твоей любви к Городу через взгляд Поэта. И отражением твоей скромности, лаконичности и сдержанности на фоне эмоций Осипа Мандельштама. Твой труд не пропал, он стал нормой. Брошюра не только до сих пор распространяется через Интернет. Твоя работа включена в список «Стихи о Санкт-Петербурге» на «Региональном сайте детских библиотек» как стихи Мандельштама и оценка его творчества, рекомендованные школьникам от цеха школьных педагогов и литераторов Нового Святого Петербурга. И этим можно было бы гордиться, если б не знать, насколько больше, лучше, тоньше ты мог бы сказать о творчестве Мандельштама в Питере, и не только в Питере, и не только Мандельштама. Но все равно многие новые поколения Санкт-Петербурга будут видеть город и свою собственную историю культуры и через твой труд.

Даже отдых с тобою и твоей семьей был всегда огромной радостью, насыщенной поэзией, музыкой, архитектурой и, конечно, обменом радостями личных наших находок и результатами поисков у каждого в своей области увлечений. А какие чудесные были новогодние и даже майские поездки в Выборг, в Северный поселок, где возле парка Монрепо жил в избушке на берегу залива художник Виктор Ким. И мы, приехав к вечеру 31-го, читали вслух и взахлеб Булгаковского Мастера, сличая полный текст и цензуру, изучали дореволюционный путеводитель по Выборгу, упиваясь европейским духом этого тогда (до 17-го года) крупнейшего города Финляндии уже с гостиницами, трамваем, даже телефонными станциями и автосалонами. А уж после Новогодних Курантов мы шли компанией гулять по ночному парку, увязая по колена в дремучем заснеженном лесу подле ледяного наста озер и заливов, освещенных луною и звездами. Это были настоящие праздники. Прекрасны были и поездки с тобою в Таллинн, Ригу, которые организовывал наш общий друг Саша Ривлин, дополнявший это общество своим юмором, огромными знаниями культуры народов Прибалтики, языков, их истории и, прежде всего, русcкого языка^iv, истории европейской классической и джазовой американской музыки . Такие люди были возле тебя. И это большое счастье прикоснуться к их знаниям и культуре. Спасибо тебе за радость общения!

А наши встречи в ветреном и влажном Нью-Йорке? Они сделали теплым и уютным для нас чужой серый бетон, уходящий в облака вечернего света на Таймс-сквер и 6-й авеню у Брайтон-парка. И помню, как это случилось после первых встреч там! Ты просто согрел для меня тот высокий город, где легче было зайти в кирху и посидеть в тиши возле стопки Библий, чем тропить края шумных рукотворных ущелий в ожидании очередного интервью с нанимателями где-то на 31-м этаже. Тогда я понял – не Место красит человека, а Человек место. Ты – украсил то место, которое не любил, ты смирился с ним, с местом наших встреч и местом жизни (и уже смерти) в Квинсе нашего земляка и изгнанника Иосифа – этого нового Данте из Северной Венеции. Спасибо тебе за это!

И в самые критические моменты жизни и при моей поездке в Америку – ты поддерживал меня, помогая деньгами даже без моей просьбы, просто ощущая проблемы близкого человека. Спасибо тебе за помощь! И долги вернул! Но смог ли вернуть тебе тепло твое и радость общения? А ведь получил твое не только на твою жизнь, а больше – на свою без тебя. И уж не вернуть... И вечный должник!

И снова, после возврата в Питер, мы бывали вместе. И твои приезды были огромной радостью. И как тебе хотелось сюда вернуться? И как я пытался тебя отговорить, зная, что тебе тут будет труднее, чем там…хотя сам был бы счастлив тебя видеть и слышать...

Но и Твой (и Мой) город не отпускал тебя. И ты оставил здесь, и у меня на столе в компьютере, многие сотни своих фотографий. Это след твоей любви к нему, к его стенам, деталям, ракурсам, гривастым львам, античным ордерам и колоннам, вензельным и витиеватым в модерне решеткам садов, имперским орлам и пушкам в оградах и монументах. А эмблемой на твоем Скайпе – стал золотой Исаакий.

И теперь этот город помечен твоим художественным вслед за архитекторами взглядом, отрихтован точным выбором фотокадров на путях Твоего города. Ты оставил эту вереницу образов, как цепь поцелуев, нанесенных на подлинный предмет любви. И эта последовательность, как разговор или общение, так же ценна, как и сам предмет внимания и любви – архитектура. Твоя нежность во взгляде к Третьей Венеции может читаться теперь и в моей памяти, передаваться как опыт потомкам! Спасибо тебе за это!

И твои рукописные письма из Израиля и позже электронные из Канады – их многие десятки. И в них то же тепло, забота, и наши темы. Я храню их, и я еще буду не раз читать их, идти по ссылкам к книгам, которые ты советовал прочесть.

И твоя с Аллой "Школа Мировой Культуры" для детей с отзывами в прессе и даже с зачатком фотогалереи о Петербурге. Школа стала важным продолжением твоей и вашей семейной любви к делу жизни – распространению культуры, её сохранению и воспитанию ей. Ваша школа разрослась по возрастам и в пространстве группой для малышей, затем лекциями для родителей детей, которые сами пожелали слушать лекции по искусству, музыке, истории. Ты начал читал общедоступные лекции в Оттаве и Торонто. И этот шаг Просветительства есть самое высокое достижение, которое может совершить Человек, освоивший и познавший Культуру. Даже в мировом электронном пространстве сохранился и еще виден «след на воде» от твоих шагов в культуре – достаточно поискать твое имя Boris Scolnic в YouTube.

И твой последний вопрос в Skype в 2012 году, на который я взял долгую паузу и не ответил до сих пор. Потому, что это вопрос масштаба ближайшей пары веков.

Он такой: что (или кто), как и под действием каких законов природы и общества позволит творить этот мир совестным и прекрасным? Как это сделать, если жизнь каждого отдельного человека короче, чем отдельные следствия его опрометчивых поступков. Ведь для такого опыта у человека в Мире нет времени на подтверждение, на подкрепление. Речь о совести по длинным логическим цепочкам – демографии, политики, растраты природы и всего остального… Дорогой вопрос … вопрос для Человечества – ценою больше, чем одна любая и твоя жизнь… Это и вопрос на жизнь оставшуюся тем, кому он задан … Если хватит! А не сможем здесь, то в соответствии с традициями «непреодолимой силы» в России «поговорим в другом месте!». И верно. Спасибо тебе и за это… за связь навсегда. И это повод – не прощаться.

И еще повод. Я знал, что звонишь, мне, когда чувствуешь себя хорошо. И эта молчаливая договоренность соблюдалась мной последние полгода. Только значки на Скайпе были знаком готовности от обоих общаться (и с твоим запретом спрашивать о здоровье). Когда моя тревога дошла до предела, я послал письма Алле с просьбой передать привет и пожелание здоровья, если посчитает, что это важно в этом состоянии для него. И в эти часы ты ушел. И Алла мне письмом ответила: «Сережа, спасибо… Сегодня Боря умер». Ты ушел от нас, не прощаясь – во сне. И потому мы не прощаемся - Ты остаешься с нами…

И пусть это электронное «никуда с любовью» дойдет до Тебя и по адресам всех, кто помнит Тебя и любит...