© Четвертаков С. А. Перевод на русский язык, 2013

© Четвертаков С. А. Предисловие и комментарии к статье Маслоу, 2013

[p. 370] I. ВВЕДЕНИЕ

В предыдущей статье (13) были представлены некоторые положения, которые необходимо было бы включить в любую теорию человеческой мотивации, чтобы они могли стать определяющими требованиями. Эти заключения могут быть коротко суммированы в следующем:

1. Целостность организма должна быть одной из фундаментальных основ мотивационной теории.

2. Голодный драйв (или любой другой физиологический драйв) отклонен как центральный момент или модель для окончательной (строгой и непротиворечивой) теории мотивации. Любой драйв на телесной основе и локализации, как уже показано, должен оцениваться как менее типичный и распространенный в человеческой мотивации.[СЧ1]

3. Такая теория должна акцентировать и центрировать себя на предельные или основные цели в большей степени, чем на цели, специальные и уточняющие, и на завершения (целей) в большей степени, более чем на средства к их завершению. Так стресс должен занимать более центральное место в области бессознательного, чем для сознательной мотивации.

4. Существуют обычно разные доступные культурные пути к той же самой цели. Следовательно, сознательные, специальные, локально-культурные вариации не так важны и фундаментальны в мотивационной теории, как более базовые бессознательные цели.

5. Любое мотивированное поведение, как подготовительное, так и завершающее, должно пониматься как канал, через который могут быть одновременно выражены или удовлетворены многие базовые потребности. Типично поведенческий акт имеет более чем одну мотивацию.

6. Практически все состояния организма должны пониматься как мотивированные и мотивирующие. [СЧ2]

7. Человеческие потребности организуют себя в иерархии по степени важности. [СЧ3] Другими словами, появление одной потребности обычно накладывается на предыдущее удовлетворение другой, более важной. Человек есть постоянно желающий организм. Поэтому нет нужды или драйва, которые можно рассматривать, как если бы они были изолированы или дискретны; каждый драйв имеет отношение и связан с состояниями удовлетворения или неудовлетворения других драйвов.

8. Список потребностей не даст нам ничего для различных теоретических или практических причин. Более того, любая классификация мотиваций [p. 371] должна иметь дело с проблемами уровней специфичности или общности мотивов, которые следует классифицировать.

9. Классификация мотиваций должна быть основана на целях, более чем на побуждающих желаниях и драйвах или на мотивированном поведении. [СЧ4]

10. Мотивационная теория должна быть более социо-центрированная, а не биологически- центрированная система. [СЧ5]

11. Ситуация или область, в котором проявляется поведение организма должны приниматься во внимание, но область (поле) как единственный фактор может редко служить как исключительное объяснение для поведения. Более того, поле само должно быть интерпретировано в терминах организма. Теория поля не может быть подставлена для мотивационной теории. [СЧ6]

12. Во внимание необходимо принимать не только интеграцию организма, но и возможность изолированных специфичных, частичных или сегментных реакций. [СЧ7] К этому нужно добавить еще одно утверждение.

13. Мотивационная теория не синонимична теории поведения (или бихевиоризму). Мотивации суть только один класс детерминант поведения. В то время, как поведение почти всегда мотивировано, оно также почти всегда биологически, культурно и ситуационно определено.[СЧ8]

Настоящая статья – попытка сформулировать позитивную теорию мотивации, которая удовлетворит теоретическим запросам и в то же время установит соответствие известным клиническим, наблюдаемым и экспериментальным фактам. Она выводится, однако, здесь прямо из клинического опыта. Эта теория, я думаю, в традиции функционализма Джеймса (James), Дьюи (Dewey) в соединении с холизмом Вертгеймера (Wertheimer) (19), Гольдштейна (Goldstein) (6), гештальт-психологии, и с динамизмом Фрейда (Freud) (4) и Адлера (Adler) (1). Это слияние или синтез условно может быть назван «обобщенно-динамической» теорией.

Много легче обсуждать и критиковать аспекты мотивационной теории, чем исправлять их. В основном это так из-за серьезного недостатка озвученных данных в этой области. Я думаю, что дефицит данных обусловлен, прежде всего, отсутствием обоснованной теории мотивации. Настоящая теория тогда должна рассматриваться как предлагаемая программа или скелетная основа для будущих исследований и должна стоять (или пасть), не столько на доступных фактах или представленных доказательствах, сколько на исследованиях, которые должны быть выполнены, исследованиях, предложенных, возможно, вопросами, поднятыми в этой статье. [p. 372].

Физиологические потребности – Потребности, которые обычно выбираются как начальная точка для мотивационной теории, – это так называемые физиологические драйвы. Два недавних направления исследований заставляют пересмотреть наши обычные представления по поводу этих потребностей. Первое, это развитие концепции гомеостаза. И второе, обнаружение, что аппетит (преимущественный выбор среди видов пищи) – это ясный и эффективный индикатор актуальных телесных потребностей или деприваций организма.

Гомеостаз относится к автоматическим усилиям организма поддерживать постоянное, нормальное состояние потока крови. Кэннон (Cannon) (2) описал этот процесс для (1) концентрации воды в крови, (2) солевой концентрации, (3) состава сахара, (4) протеина (белка), (5) жиров, (6) концентрации кальция, (7) насыщения кислородом, (8) уровня ионов водорода (кислотно-щелочного баланса) и (9) поддержания температуры крови.

Янг (Young) в недавней статье (21) суммировал работу по аппетиту в его отношении к телесным нуждам. Если организму недостает некоторых химических веществ, у индивида будет постепенно возникать специфический аппетит или он начнет испытывать особый голод, направленный на этот элемент.

Потому кажется невозможным, как и бесполезным создавать какой-то список основных физиологических потребностей, так как они могут сочетаться в любой пропорции тех веществ и/или свойств, которые «желаются» организмом в зависимости от степени его специфического состояния. Мы не можем идентифицировать все физиологические потребности как «гомеостатические». Такие состояния, как сексуальное желание, сонливость, явная активность и материнское поведение у животных – гомеостатичны, но это еще не доказано. Более того, этот список не стал бы включать различные сенсорные удовольствия (вкусы, запахи, щекочущие раздражения, поглаживания), которые вероятно физиологичны, и которые могут стать целями мотивированного поведения.

В предшествующей статье (13) было отмечено, что эти физиологические потребности или драйвы следует рассматривать скорее необычными, чем типичными потому, что они отделимы, изолированы и соответственно локализованы соматически. То есть они относительно независимы друг от друга, от других мотиваций [p. 373] и от организма как целого, и второе, во многих случаях возможно продемонстрировать локальную и подчиненно-соматическую (телесную) основу для драйва (влечения). Это истина менее общая, чем мыслилось (исключая усталость, сонливость, материнские инстинкты), но это еще истинно в классических примерах голода, секса и жажды.

Следует снова сказать, что любая из физиологических потребностей и обслуживающее ее сопутствующее поведение служат каналами (средствами обеспечения) также для всех видов других потребностей. То есть, человек, думающий, что он голоден, может в реальности искать больше комфорта или независимости, чем просто витаминов или белков. Наоборот, возможно частично снять потребность голода иной активностью, например, выпив воды и выкурив несколько сигарет. Другими словами, представление об относительной изолированности физиологических потребностей не вполне верно.

Несомненно, эти физиологические нужды – самые важные из всех потребностей. Что это конкретно означает – в жизни человека, в ситуации самой крайней нужды и полного отсутствия жизненных ресурсов, наиболее вероятно, что основной мотивацией станут физиологические потребности, чем какие-нибудь иные. Индивид, которому не достает пищи, безопасности, любви и уважения наиболее вероятно будет голоден (ощущать себя, прежде всего, голодным), чем ощущать нечто иное.

Если все потребности не удовлетворены и соответственно организм поглощен физиологическими потребностями, тогда все другие потребности могут стать просто неощущаемыми или быть отодвинуты на задний план. Тогда справедливо характеризовать организм в целом, утверждая, что это голод, так как сознание почти целиком занято голодом. Все силы организма направлены на удовлетворение голода, и организация ресурсов почти всецело определяется одной целью удовлетворения голода. Рецепторы и эффекторы, интеллект, память, привычки – все теперь может определяться просто как средства удовлетворения голода. Ресурсы, что не нужны для этой цели, бездействуют или отодвинуты на задний план. Используя поэтический язык можно сказать, что страсть иметь автомобиль, интерес к Американской истории, требование пары новой обуви, в предельном случае просто забыто или становится вто-[p.374] ричным по важности. Для человека, который крайне и опасно для жизни голоден, нет интересов, кроме голода. Он мечтает о пище, он ее вспоминает, он думает о ней, его переживание только о пище, он замечает только пищу, и он желает только ее. Более тонкие факторы, что обычно смешаны с физиологическими драйвами даже при организации еды, питья или сексуального поведения, могут теперь быть так полно пересмотрены, что позволяют нам говорить в этот момент (но только в это время) о чистом голоде и поведении с безоговорочно единственной целью психического освобождения (от него).

Другой своеобразной чертой человеческого организма, когда он находится под давлением определенной нужды, является то, что вся философия будущего также подвергается у человека изменению. Для нашего хронически или крайне голодного человека Утопия (страна Счастья) может быть определена очень просто – это место, где множество еды. Он имеет тенденцию думать, что, если только он обеспечит себе еду на всю оставшуюся жизнь, он будет совершенно счастлив и никогда не захочет ничего больше. Жизнь сама приобретает черты определяться в терминах еды и процессов ее поглощения. Все остальное будет представляться как неважное. Свобода, любовь, чувство общности, уважение, философия – все может развеваться по миру как бесполезная мишура, поскольку она не способна набить живот. О таком человеке можно честно сказать, что он жив «хлебом единым».

Невозможно отрицать, что такие вещи (ситуации) верны за исключением того, что можно отрицать их общность (широкое распространение). Крайние условия, почти по определению, редки в нормально функционирующем мирном обществе. То, что этот трюизм можно забыть, обусловлено двумя причинами. Первое, крысы имеют мало другой мотивации, чем только мотивации на физиологической основе, и так как с этими животными ведется много исследований по мотивации, то крысиную модель легко переносить на человеческий мир. Второе, слишком часто не понимают, что культура сама есть средство адаптации, одна из основных функций которой состоит в том, чтобы сделать физиологические катастрофы как можно более редкими. В любом случае, это еще верно в Соединенных Штатах. Средний американский гражданин испытывает аппетит более чем голод, когда он говорит «Я [p. 375] голоден» Ему приходится испытывать чистый голод на уровне жизни и смерти только в чрезвычайной ситуации и то только несколько раз за всю жизнь. [СЧ9]

Ясно, что хороший способ загасить «высокие» мотивации и получить односторонние представление о человеческих возможностях и человеческой природе состоит в том, чтобы заставить организм крайне и хронически голодать или ощущать жажду. Всякий, кто пытается картину чрезвычайной ситуации сделать типичной или основной и кто будет измерять человеческих цели и желания в момент крайних физиологических деприваций поведением, тот определенно утрачивает как слепец чувство реального ко многим вещам. Истинная правда в том, что человек жив «хлебом единым», когда этого хлеба нет. Но, что случается, с человеческими желаниями, когда существует огромное количество хлеба и когда его живот хронически полон?

Тотчас же другие (и «выше») потребности возникают и они, более высокие, чем физиологический голод, захватывают организм. И когда они в свою очередь удовлетворяются, снова возникают новые (и еще «выше») потребности и так далее. Вот что мы имеем в виду, говоря, что базовые человеческие потребности организованы в иерархию относительной важности.

Одно основное следствие этого порядка состоит в том, что удовлетворение становится такой же важной концепцией, как и депривация в мотивационной теории, так как оно (удовлетворение) освобождает организм от доминирования относительно более важной (и ниже) физиологической потребности, допуская, следовательно, возникновение других более высоких социальных целей. Физиологические потребности вместе с их частичными целями, когда они постоянно удовлетворяются, прекращают существовать как активные детерминанты или организаторы поведения. Они теперь существуют только в потенциальном виде в смысле того, что они могут возникнуть снова, чтобы подчинить организм, если их удовлетворению возникла помеха. Но желание, которое удовлетворено, более не желание. Организм подчинен (потребности) и его поведение организовано только неудовлетворенными потребностями. Если голод [СЧ10] удовлетворен, то это становится неважно в текущей динамике индивида.

Это заявление квалифицируется в духе гипотезы, которую следует обсудить много позже, а именно, совершенно точно, что те личности, у которых данная нужда всегда удовлетворяется, кто хорошо обеспечен, чтобы терпеть депривацию этой нужды в будущем, и, к тому же, более того, те, кто был де-[p. 376]привирован в прошлом, будут реагировать на текущее удовлетворение очень по-разному, чем те, кто никогда не был депривирован.

Потребности безопасности – Если физиологические потребности относительно хорошо удовлетворены, тогда возникает новое множество потребностей, которые мы можем грубо характеризовать как потребности безопасности. Все, что было сказано о физиологических потребностях равно верно, хотя в меньшей степени, и у этих потребностей. Организм может быть равно полно и всецело захвачен ими. Они могут служить как почти эксклюзивные организаторы поведения, мобилизуя все возможности организма к активности, и мы можем тогда справедливо описать целый организм как механизм, ищущий безопасности. Снова мы можем сказать о рецепторах, эффекторах, об интеллекте и других способностях, как о первичных и основных средствах обеспечения безопасности. Снова как в случае голодного человека, мы обнаруживаем, что доминирующая цель это сильная доминанта не только его текущего взгляда на мир и его философия, но также и его философия на будущее. Практически все выглядит менее важным, чем безопасность, (даже иногда физиологические нужды, которые удовлетворены, теперь уже недооцениваются). Человек, в этом состоянии, если это достаточно чрезвычайная ситуация или она длительно неудовлетворенная, может быть охарактеризован, как живущий только для одной безопасности.

Хотя в этой статье мы интересуемся в основном потребностями взрослых, но мы можем оценить подход к пониманию его потребностей безопасности более эффективно наблюдением младенцев и детей, у которых эти потребности много более просты и ясны. Одна причина более ясного проявления поведенческих реакций при угрозах и опасностях у детей та, что дети не скрывают эти реакции вовсе, в то время, как взрослые в нашем обществе выучены в полной мере скрывать их. Таким образом, когда безопасности взрослых что-то угрожает, мы можем не видеть этого на поверхности. Дети же будут реагировать в общем случае и как если бы они подверглись опасности: если они обеспокоены, или они внезапно упали, напуганы громкими шумами, вспышками света или другой необычной сенсорной стимуляцией, грубым одергиванием или обращением, общей утратой материнской поддержки или недостаточной поддержкой.[1][p. 377]

У детей мы можем видеть так же много более искренние реакции при телесных болезнях разного рода. Иногда эти болезни кажутся внезапными и per se (сами по себе) угрожающими и, похоже, создают у детей ощущение утраты безопасности. Например, рвота, колики и другие острые боли, похоже, заставляют детей глядеть на мир другими глазами. В момент боли у ребенка можно постулировать, что для него представление о целом мире вдруг изменилось. Из солнечной действительности оно превратилось в темноту, так сказать, мир становится местом, в котором может случиться все что угодно, в котором вдруг стали нестабильны прежде стабильные вещи. Таким образом, ребенок, который из-за отравления пищей заболел, может в течение дня или двух приобрести страх, кошмары и потребность в защите и успокаивании со стороны взрослых, необходимость помощи, которой ребенку никогда, похоже, до того не требовалось.

Другое отражение детской потребности в безопасности состоит в его предпочтениях относительно сохранения некоторых процедур и ритмов. Ему, похоже, хочется предсказуемого, упорядоченного мира. Например, несправедливость, нечестность, непоследовательность в родителях, похоже, заставляет ребенка ощущать свою тревожность и отсутствие безопасности. Эта установка может быть не такой сильной в сравнении с несправедливостью per se или в сравнении с любой ощущаемой болью, но становится все сильнее из-за того, что такое (неустойчивое) обращение (с ребенком) угрожает сделать взгляд на мир ненадежным, небезопасным или непредсказуемым. Дети, похоже, лучше растут при системе, которая имеет, по крайней мере, жесткую скелетную основу, в которой существует порядок добра, некоторый порядок процедуры, что-то, что может быть подсчитано, не только для существующего, но так же и для отдаленного будущего. Возможно, можно выразить это более точно, сказав, что ребенок требует организованного мира больше, чем неорганизованного или неструктурированного.

Определяющая роль родителей и требования нормальной семьи непререкаемы. Ссоры, физическое насилие, разлука, развод или смерть в семье может действительно ужаснуть или напугать. И родительские взрывы ярости или угрозы наказаний, направленные ребенку, оскорбительные прозвища, резкое обращение, встряхивание ребенка, грубое одергивание или действительно [p. 378] физическое наказание иногда вызывают такую общую панику или ужас у ребенка, что мы должны предположить сложное сочетание всех деприваций в большей степени, чем одну только физическую боль. В то же время верно и то, что в некоторых детях этот ужас может представлять также и страх утраты родительской любви; это может случиться и у полностью отвергнутых детей, которые, как кажется, цепляются за ненавидящих их родителей больше, чем исключительно ради безопасности и защиты, но скорее из-за надежды на их любовь.

Противостояние среднего ребенка с новыми, незнакомыми, странными, неконтролируемыми стимулами или ситуациями слишком часто вызовет реакции опасности или ужаса, как например, появления утраты или отделения от родителей на короткое время, конфронтации с новыми людьми, новыми ситуациями или задачами, знакомством со странными, незнакомыми или неуправляемыми объектами, болезнью или смертью. Именно в такие моменты инфантильная чрезмерная привязка к родителям – это красноречивое доказательство родительской роли как защитников (вполне особой роли в отличие от роли кормильцев и источников любви).

Из этих и подобных наблюдений мы можем обобщить и сказать, что средний ребенок в нашем обществе в общем предпочитает безопасный, предсказуемый, организованный мир, в котором он может считать – не случаются неожиданные, неуправляемые или другие опасные вещи и в котором, в любом случае у него имеются полноценные родители, которые защитят и охранят его от любого вреда.

То, что эти реакции могут так легко наблюдаться у детей, есть одно из доказательств, что дети в нашем обществе ощущают себя слишком тревожно (или одним словом, плохо нами воспитаны). Дети, которые выросли в безопасности, в любящей семье, обычно не реагируют так, как мы описали выше (17). У таких детей приспособительные реакции на опасность возникают в основном к объектам или к ситуациям, которые и взрослые тоже считали бы опасными. [2]

Здоровый, нормальный счастливый ребенок в нашей культуре уверенно удовлетворен в части потребности безопасности. Мирное спокойное [p. 379] развитие «доброго» общества обычно создает у его членов ощущение самого себя в достаточной безопасности от диких животных, резких изменений температуры, преступности, насилия и убийства, тирании и т.д. Следовательно, в реальном смысле, человек больше не имеет потребностей в безопасности как реальных мотиваторов. И точно как сытый человек больше не ощущает голода, безопасный человек больше не чувствует угроз и опасности. Если мы желаем видеть эти потребности прямо и явно, то мы должны обратиться к невротическим или близким к ним индивидам, к экономическим и социальным аутсайдерам. И между этими крайностями мы можем воспринять наблюдать проявления потребностей безопасности только в таких феноменах, как, например, общим предпочтением работы на постоянной должности и со страховкой, желанием сберегательного счета и страхования разных видов (медицинского, стоматологического, по безработице, пенсий по инвалидности и по старости).

Другие более широкие аспекты попытки искать безопасность и стабильность в мире видны в общих предпочтениях людей в отношении знакомых вещей или явлений против незнакомых и еще неизвестных. Тенденция иметь некую религию или философию, которые организуют мироздание (универсум) и человека в нем в некоторой системе безопасно увязанного, значимого целого, так же частично мотивировано поиском безопасности. Здесь тоже мы можем перечислять науку и философию в общем как объекты, частично мотивированные потребностями безопасности (мы позже увидим, что существуют так же и другие мотивации к научной, философской или религиозной и духовной активности).

Иными словами потребность в безопасности видна как активный и ведущий концентратор ресурсов организма только в крайних ситуациях, например, войне, болезни, катастрофах, волнах преступности, социетальной (то есть общественной) дезорганизации, неврозах, повреждении центральной нервной системы, хронически вредных ситуациях.[СЧ11]

Некоторые невротические взрослые в нашем обществе во многих случаях подобны испуганному ребенку в их желании безопасности, хотя в первых (у взрослых) это принимает какие-то особые проявления. Часто их реакции к неизвестным психологическим опасностям в мире воспринимаются как враждебные, непреодолимые и угрожающие. Такой человек ведет себя всегда так, будто в любой момент великая катастрофа почти неизбежна, то есть он всегда отвечает так, как в случае чрезвычайной ситуации. Его потребности безопасности часто находят специфическое [p. 380] выражение в поиске защитника или сильного лидера, от которого человек может зависеть, например, Фюрера.

Невротическая личность может быть описана в слегка отличном представлении с определенной полезностью как взрослый человек, который сохранил свои детские установки в отношении к миру. То есть взрослый невротик, можно сказать, ведет себя «как если бы он действительно боялся наказания, или неодобрения матери, или был покинут родителями, или был лишен в наказание еды. Это как, если бы его детские установки реакций от страха и угрозы к опасному миру шли из подсознания и не были затронуты его взрослением и процессами обучения, были бы теперь готовы быть вызваны каким-нибудь стимулом, что заставит ребенка ощущать опасное и угрожающее. [3].

Невроз, в котором поиск безопасности принимает самую слабую форму, – это обсессивно-компульсивный невроз. Навязчивые идеи пытаются безрассудно организовать или стабилизировать мир так, чтобы он никогда не казался неуправляемым, неожиданным или полным незнакомых опасностей (14); Они отстраняют себя от мира с помощью всех видов церемоний, ритуалов, правил и суждений так, чтобы каждая возможная случайность и непредвиденность могла быть предусмотрена и так, чтобы никакая новая случайность не смогла возникнуть. Он (невроз) очень напоминает случаи повреждений мозга, описанные Голдстейном (Goldstein) (6), последний строит поддержку психического равновесия пациентов через устранение всего незнакомого и странного, через организацию их ограниченного мира в таком рафинированно-дисциплинированном и организованном стиле, который означает, что все в мире может быть учтено. Они пытаются организовать мир так, что ничего неожиданного в нем случиться не может. Если не по их собственной вине происходит что-то неожиданное, они впадают в панику, как будто эта непредвиденная случайность представляет смертельную опасность. Что мы можем видеть только как не слишком существенное предпочтение у здорового человека ко всему знакомому в окружающей среде, то становится в анормальных ситуациях у нездоровых людей предельным и критическим, на грани жизни и смерти состоянием.

Потребности любви. – Если уверенно удовлетворены физиологические и потребности безопасности, тогда возникнут потребности любви, сопереживания и принадлежности, и весь цикл [p. 381] уже описанный выше, повторится с новым центром предпочтений. Теперь личность будет страстно, как никогда дотоле, ощущать отсутствие друзей, или милой (милого), или жены, или детей. Он будет жаждать любящих отношений с людьми в целом, именно, искать места равного в его социальной группе и он будет бороться с огромным рвением для достижения этой цели. Он будет устремлен добиться такого места более, чем чего-либо еще в мире и может даже забыть это тотчас, когда он жаждал любви, и осмеять или презирать прошлую любовь.

В нашем обществе препятствие к удовлетворению этих потребностей есть самая общая из обнаруженных причин в случаях психических нарушений социального плана и более серьезной психопатологии. Любовь и влюбленность, так же как их возможное выражение в сексуальности в целом, наблюдаемы двойственно и обычно разделены многими ограничениями и запретами. Практически все теоретики психопатологии отметили препятствия потребности любви как основу в картине нарушения социальной адаптации. Поэтому по этой потребности выполнены многие клинические исследования, и мы знаем больше об этом, возможно, чем о любой из других потребностей, исключая физиологические (14).

Что нужно сказать в этот момент – это то, что любовь не синонимична с сексом. Секс может быть изучен как чисто физиологическая потребность. Обычно сексуальное поведение много направленно, то есть определено не только сексуальной, но и другими потребностями, главными среди которых являются потребности любви и привязанности. Также не следует игнорировать факт, что потребности любви вовлекают как отдачу любви, так и ее получение.[4]

Потребности уважения. – Все люди в нашем обществе (с малым количеством патологических исключений) имеют потребность или желание стабильной, твердо основанной, (обычно) высокой оценки самих себя, для самоуважения или самооценки, и для оценки других. Под твердо оцениваемой самооценкой мы имеем в виду ту оценку, которая реально основана на действительной собственной способности и достижениях, на уважении от других.[СЧ12].). Эти потребности могут быть классифицированы на два подмножества. Первое – желание силы, достижений, адекватности, доверия перед лицом мира и независимости и свободы.[5] Второе – это то, что [p. 382] мы можем называть желанием репутации или престижа (определяя его как уважение и оценку от других людей), признание, внимание, важность или оценивание.[6]. Эти потребности были относительно явно выделены Альфредом Адлером и его последователями, и относительно открыто отвергнуты Фрейдом и психоаналитиками. Однако, сегодня все более и более широко распространяется мнение об их центральной значимости.

Удовлетворение потребности самоуважения ведет к чувству самоуверенности, ценности, силы, способности и достаточности бытия полезного и необходимого в мире. Но неудовлетворение этих потребностей создает ощущения неполноценности, слабости и беспомощности. Эти чувства в свою очередь дают рост или основной подавленности, обескураженности, или еще компенсаторным, или невротическим тенденциям. Оценивание необходимости базовой самоуверенности и понимания того, как беспомощны люди без уверенности в себе, может быть легче получено от изучения тяжелых травматических неврозов (8).[7] [СЧ13]

Потребность самоактуализации. – Даже если все эти потребности удовлетворены, мы можем еще часто (если не всегда) ожидать, что новое недовольство и беспокойство разовьется скоро, без того, что индивид делает то, для чего он приспособлен. Музыкант должен делать музыку, художник – рисовать, а поэт должен писать, если он, в конечном счете, счастлив. То, кем человек может быть, он должен быть. Эту потребность мы можем именовать самоактуализацией.

Этот термин, сперва данный Куртом Голдстейном, был использован в этой статье во много более специфичном и ограниченном смысле. Он относится к желанию самоосуществления, именно, к тенденции для человека стать актуализированным в том, в чем он способен потенциально. Эта тенденция может быть перефразирована как желание стать более и более самим собой, стать всем, чем сам способен стать. [p. 383]

Специфические формы, какие эти потребности могут принимать, будут, конечно, существенно изменяться от человека к человеку. В одном индивиде это может принять форму желания быть идеальной матерью, в другом это может быть выражено атлетически, в иных это выразится рисованием картин или в изобретениях. Это не необходимо – творческий позыв, хотя в людях, которые имеют способности к творчеству, самоактуализация будет принимать такую форму.

Явное проявление этих потребностей основано на предшествующем удовлетворении потребностей физиологических, безопасности, любви и уважения. Мы будем именовать людей, которые удовлетворены в этих потребностях базово удовлетворенными людьми, и именно из этого состояния мы можем ожидать самой полной (и самой здоровой) креативности (творчества).[8] Так как в нашем обществе базово удовлетворенные люди - это исключения, то мы не знаем многого о самоактуализации, ни экспериментально, ни клинически. Это остается многообещающей проблемой для будущего исследования.

Предусловия для удовлетворения базовых потребностей. -- Существуют определенные условия, которые оказываются необходимыми (предпосылками) для удовлетворения базовых потребностей. Опасность их нарушения оказывается такой же почти прямой опасностью к возможности удовлетворения самих базовых потребностей. Такие условия как – свобода говорить, свобода делать то, что человек желает делать и настолько, насколько не наносит ущерба остальным, свобода выражать себя, свобода исследовать и искать информацию, свобода оборонять себя, справедливость, честность, закон, благородство, порядочность-порядок или подчинение закону в группе – все это примеры таких предусловий для удовлетворения базовых потребностей. Препятствования этим свободам имеют следствием угрозу или возникновение негативных реакций и результатов. Эти условия не замыкаются сами на себе, но они почти так же близко соотносятся с базовыми потребностями, которые по сути есть единственные явно завершаемые сами по себе результаты. Эти предусловия защищаются потому, что без них удовлетворение базовых потребностей совершенно невозможно, или по крайней мере, стоит под очень большим вопросом и находится в опасности.[p. 384][СЧ14]

Если мы помним, что когнитивные (познавательные - СЧ) (отражающие, интеллектуальные, обучающие) являют собой множество приспособительных средств, которые имеют среди других функций и функцию удовлетворения базовых потребностей, то ясно, что любая опасность им, любая депривация или блокирование их свободного использования, должно также быть неявной угрозой самим базовым потребностям. Такое заявление есть частное решение общей проблемы любознательности и стремления к новому, поиску знаний, истины и мудрости и неизменной тяги к решению космический тайн.

Мы должны, следовательно, ввести другую гипотезу и говорить о степени близости к базовым потребностям, так как мы уже указывали, что любые сознательные желания (частные цели) более или менее важны в той степени, в какой они более или менее близки к базовым потребностям. То же самое заявление можно сделать для поведения. Поведенческий акт физиологически важен, если он вносит вклад прямо в удовлетворение базовых потребностей. Чем меньше его прямой вклад, или чем слабее этот вклад, тем менее важным этот акт следует считать с точки зрения динамической психологии. Подобное заявление может быть сделано для различных оборонительных и копирующих механизмов. Некоторые очень явно соотносятся с защитой или принадлежностью к базовым потребностям, другие – только слабо связаны или отдаленны. Действительно, если мы желаем, мы могли бы говорить о более базовых или менее базовых оборонительных механизмах, и затем утверждать, что опасность к более базовым оборонительным механизмам боле угрожает, чем опасность к менее базовым оборонительным средствам (всегда имея ввиду, что это так только из-за их отношений к базовым потребностям).

Мы должны, следовательно, ввести другую гипотезу и говорить о степени близости к базовым потребностям, так как мы уже указывали, что любые сознательные желания (частные цели) более или менее важны в той степени, в какой они более или менее близки к базовым потребностям. То же самое заявление можно сделать для поведения. Поведенческий акт физиологически важен, если он вносит вклад прямо в удовлетворение базовых потребностей. Чем меньше его прямой вклад, или чем слабее этот вклад, тем менее важным этот акт следует считать с точки зрения динамической психологии. Подобное заявление может быть сделано для различных оборонительных и копирующих механизмов. Некоторые очень явно соотносятся с защитой или принадлежностью к базовым потребностям, другие – только слабо связаны или отдаленны. Действительно, если мы желаем, мы могли бы говорить о более базовых или менее базовых оборонительных механизмах, и затем утверждать, что опасность к более базовым оборонительным механизмам боле угрожает, чем опасность к менее базовым оборонительным средствам (всегда имея ввиду, что это так только из-за их отношений к базовым потребностям).

Желания знать и понимать. – До настоящего времени, мы упомянули когнитивные потребности только мимоходом. Требование знаний и систематизация универсума (мира) рассматривалась как в части техники (средств) для достижения базовой безопасности в мире, или для интеллектуального человека как выражение самоактуализации. Так же свобода исследований и информационного обмена обсуждалась как предусловие удовлетворения базовых потребностей. Правда, однако, эти формулировки, возможно, не представляют определенных ответов на вопрос, как к мотивационной роли любознательности, обучению, философствованию, экспериментированию и т. д. Они, в лучшем случае, не более, чем частные ответы .[p. 385].

Этот вопрос особой трудности потому, что мы знаем так мало о фактах. Любопытство, исследование, желание фактов, желание знать определенно может быть рассмотрено достаточно легко.

Факт что они часто расследуются даже при большой стоимости к личной безопасности есть признак основательности и серьезности частичного характера нашей предшествующей дискуссии. В дополнение автор должен принять, что хотя он имеет достаточно клинических доказательств постулировать наличие желание знать как сильный драйв у культурных людей, но по этой теме нет доступных данных для неинтеллектуальных людей. Более осторожно тогда и более широко в надежде инициации дискуссии и исследований мы должны постулировать базовое желание знать, быть осведомленным о реальности (понимать реальность), получать факты, удовлетворять любопытство, или, в соответствии с фразой Вертхаймера (Wertheimer), «видеть более, чем ослепшие».

Этот постулат, однако, не достаточен. Даже после того, что мы узнаем, мы побуждаемся знать более и больше поминутно и микроскопически с одной стороны, и с другой стороны, более и более широко в направлении к философии мира, религии и т. д. Факты, что мы приобретаем, если они изолированы или атомистичны, неизбежно теоретизируются, а также или анализируются, организуются, или и то, и другое. Этот процесс перефразирован некоторыми как поиск «смысла». Мы тогда постулируем желание понимать, систематизировать, организовывать, анализировать, искать отношения и смыслы.

Тотчас, как эти стремления принимаются к рассмотрению, мы видим, что они – желания - тоже сами образуют малую иерархию, в которой «желание знать» предшествует над «желанием понимать». Все характеристики иерархии по важности того, что мы описали выше, похоже выдерживаются в этом смысле также.

Мы должны охранять себя от слишком легкой тенденции отделять эти желания от базовых потребностей, которые мы обсуждали выше, то есть проводить резкую дихотомию этих желаний между «когнитивными» и «конативными» (психически-подсознательными) потребностями. Желание знать и понимать сами по себе конативны, то есть, имеют характер влечения (тяги) и есть в такой же степени личные потребности как и «базовые нужды», которые мы уже обсудили (19).[p. 386].

Степень устойчивости иерархии базовых потребностей. -- Мы говорили до сих пор об этой иерархии в смысле того, она имеет устойчивый порядок, но в действительности она не так строга, как мы можем себе представить. Это верно, что большинство людей, с кем мы работали, как кажется, имели эти базовые потребности примерно в том порядке, который был отмечен. Но есть большое число исключений.

(1) Есть люди, у которых, например, самоуважение может быть более важной потребностью, чем любовь. Это самая общая (частая) инверсия в иерархии обычно имеет причиной развитие мнения, что личность, которая наиболее вероятно должна быть любима, является слишком сильной или властной личностью, такая внушает уважение или страх и является самодостаточной, самоуверенной или агрессивной. Следовательно, такие люди, кому не достает любви и кто ищет ее, могут пытаться прикрыться оболочкой агрессивности и достаточности в поведении. Но существенно, они ищут высокого самоуважения и их поведение выражает более средство для достижения цели, чем саму потребность и ощущение недостатка самоуважения; они ищут самоутверждения для того, чтобы восполнить недостаток любви больше, чем добиться уважения самого по себе.

(2) Есть иные, несомненно, внутренне творческие люди, в которых драйв креативности кажется более важен, чем другие и базовые детерминанты. Их творчество может проявиться не как самоактуализация, освобожденная удовлетворением базовых потребностей, но вопреки недостатку базового удовлетворения. [15]

(3) В некоторых людях импульс стремлений может быть навсегда уничтожен или временно снижен. То есть менее важные (творческие) цели могут быть просто утрачены и исчезнуть навсегда, так что личность, несущая тяготы жизни на низших уровнях, например, при хронической безработице, останется удовлетворенной в течение всей оставшейся жизни, если только может раздобыть достаточно еды.

(4) Так называемая «психопатическая личность» – это другой пример полной утраты потребностей в любви. Существуют люди, которые согласно самым подтвержденным данным оказались лишены любви в самые ранние месяцы своей жизни и просто утратили навсегда желание и способность дать и получать положительную эмоцию (как животные теряют сосательный или клевательный рефлексы, если не упражняются ими в достаточной степени после рождения).[p. 387]

(5) Другой случай инверсии иерархии в том, что когда потребность удовлетворена долгое время, эта потребность может недооцениваться. Люди, которые никогда не имели опыта хронического голода, склонны недооценивать его воздействие и смотреть на еду свысока как на довольно неважную вещь. Если они поглощены более высокими потребностями, эта высокая потребность будет казаться самой важной. Тогда станет возможным, и это действительно случается, что они могут ради этой высокой потребности ввергнуть себя в состояние депривации в части более важной низкой базовой потребности. Можно ожидать, что после длительной деривации более важной базовой потребности возникнет тенденция к переоценке обеих потребностей так, что более важная станет осознанно более значимой для индивида, который отказался от нее слишком легко. Таким образом, человек, который оставил его работу вместо того, чтобы потерять собственное уважение, и который затем голодал полгода или более, может пожелать вернуть такую работу обратно даже ценой утраты уважения.

(6) Другое частное объяснение ясной инверсии видится в факте, что мы говорим об иерархии потребностей в терминах осознанно ощущаемых желаний чаще, чем о поведении. Наблюдение за поведением может дать нам неверное впечатление. И вот, что мы утверждаем – личность пожелает более важную базовую из двух потребностей, когда в депривации обе. Снова скажем, что существует множество детерминант поведения иных, чем потребности и желания.

(7) Возможно самые важные, важнее, чем все эти исключения, - это те, которые включают идеалы, высокие социальные стандарты, высокие ценности и тому подобное. С такими вещами люди становятся святыми и мучениками. Они отдают все ради собственных идеалов или ценностей. Их можно понять, по крайней мере, частично, если упомянуть некую основную концепцию (или гипотезу), которую можно именовать «растущей выдержкой, терпимостью и даже упорством при трудностях через предвкушение вознаграждений». Люди, которые были удовлетворены в их базовых потребностях в течение всей жизни, особенно в ранние годы, похоже, развивают исключительную мощь, выдерживая текущие или будущие невзгоды и жизненную неудовлетворенность просто потому, что они имеют сильную [p. 388] и здоровую структуру личности в результате удовлетворения базовых потребностей. Это «сильные» люди, которые легко переносят несогласие или противостояние, это те, кто может плыть против течения общественного мнения и стоять за правду (истину), несмотря на то, что это может им дорого стоить. Именно те, кто любил и был любим, и кто имел много настоящей дружбы, именно те и могут выстоять против ненависти, гонений, в период отказов и лишений.

Я говорю все это вопреки факту, что существует определенное значение чистого привыкания, и эта тема также вовлечена в любую большую дискуссию о «выдержке» или терпимости к фрустрации. Например, похоже, что те личности, кто привык к относительному голоданию долгое время, частично способны потому выдерживать пищевые депривации. Какого типа равновесие должно выдерживаться между этими двумя тенденциями, привычки с одной стороны и традиции прошлых полных удовлетворений с другой стороны, остается вопросом для дальнейших исследований. Между тем мы можем, обобщая, предположить, что обе тенденции действуют параллельно, так как они не противоречат друг другу. С учетом этого явления растущего упорства, кажется вероятным, что самые важные вознаграждения поступают в первые два года жизни человека. То есть, люди, которые созданы безопасными и сильными в самые ранние годы, имеют свойство сохранять безопасность и силу много позже впоследствии перед лицом любых трудностей.

Степень относительного удовлетворения. -- Ранее, наша теоретическая дискуссия могла дать впечатление, что эти пять подмножеств потребностей так или иначе и поэтапно имеют взаимоисключающие отношения между собой. Мы говорили это в следующем ключе: «Если одна потребность удовлетворена, тогда возникает другая». Это утверждение может создать неверное впечатление, что потребность должна быть удовлетворена на 100% до того, как возникнет следующая потребность. В действительности, большинство членов нашего общества, кто нормален, частично удовлетворен во всех своих базовых потребностях и частично не удовлетворен во всех своих базовых потребностях в то же самое время. Более реалистическое описание иерархии должно было бы быть в терминах падающих процента удовлетворения, когда мы поднимаемся вверх по иерархии важности. Например, если я могу указать примерные числа для цели иллюстрации, это выглядит так, как если бы средний гражданин [p. 389] удовлетворен возможно на уровне 85 процентов в его физиологических потребностях, 70 процентов в его потребности безопасности, 50 процентов в его потребности любви, 40 процентов в его потребности самоуважения, и 10 процентов в его самоактуализации.

Тогда для концепции возникновения новой потребности после удовлетворения более важной потребности, это возникновение не случайный и внезапный феномен, но постепенное медленное возникновение от полного отсутствия. Например, если более важная потребность А удовлетворена только на 10 процентов: тогда потребность Б может отсутствовать вовсе. Однако, когда эта потребность А становится удовлетворенной на 25 процентов: тогда Б может проявиться на 5 процентов, когда потребность А становится удовлетворенной на 75 процентов, то потребность Б восходит существенно и явно, и так далее.

Бессознательный характер потребностей. -- Эти потребности ни необходимо сознательны, ни бессознательны. В целом, однако, и в среднем для личности они более часто бессознательны, чем сознательны. Нет необходимости в этот момент пересматривать и дополнять огромные массы материала и доказательств, которые указывают на ключевую важность бессознательной мотивации. Желательно все же ожидать, исходя из априорных основ, что бессознательные мотивации в целом должны быть более важны, чем сознательные мотивации. То, что мы назвали базовыми потребностями очень часто глубоко бессознательно, хотя они (потребности) могут с особыми приемами, с опытом и мудростью их носителей становиться сознательными. [СЧ16]

Культурная специфичность и общность потребностей. -- Классификация базовых потребностей требует попыток принять во внимание относительное единство, стоящее за поверхностными различиями в специфических желаниях и нуждах при различии культур друг от друга. Определенно в любой отдельной культуре сознательное (мысленное) мотивационное содержание будет обычно весьма отличным от мотиваций индивида в другом обществе. [СЧ17] Однако общий антропологический опыт указывает на то, что люди, даже в разных обществах, много более близки, чем мы думаем после нашего первого контакта с ними и что, когда мы узнаем их лучше, нам удается обнаружить все больше общего между собой. Позже мы обнаруживаем удивительные отличия, которые оказываются тонкостями на фоне (общей) основы, это, например, различия в стиле нарядов, одежды, вкусов в пище и т.д. Наша классификация базовых [p. 390] потребностей есть частично попытка объединить различия в такое единство, за спиной его имеется ясное различие от культуры к культуре. Никаких утверждений не делается по поводу окончательности или общности для всех культур. Утверждение сделано только в том смысле, что это относительно более конечное и более общее, более базовое, чем тонкие сознательные желания, различающиеся от культуры к культуре, и этим создается нечто более близкое к модели с общечеловеческими характеристиками. Базовые потребности более близки к общечеловеческим, чем тонкие и специфичные в культурах желания или формы поведений.

Множественная мотивация поведения. -- Эти потребности должны быть поняты не как исключительные или единственные определители конкретных форм поведения. Можно обнаружить такие примеры в любом поведении, которое видится мотивированным физиологически, например, как еда или сексуальная игра, или в этом духе. Клинические физиологи имеют долгий опыт с тем, что любое поведение может быть каналом, через который протекает поток различных детерминант, желаний, намерений. Или, как бы это сказать иначе, большая часть поведения мульти-мотивирована. В сфере мотивационных детерминант любое поведение имеет тенденцию быть определенным несколькими или всеми базовыми потребностями одновременно, а не только какой-то одной из них. Последнее будет скорее исключением, чем первое. Еда осуществляется частично из-за голода, частично ради комфорта и повышения уровня других потребностей. Некто может любить другого не только ради снятия сексуального возбуждения, но также, чтобы убедить себя в своей мужественности (женственности) или чтобы завоевать, почувствовать свою власть или добиться большей привязанности. В качестве иллюстрации я скажу, что можно теоретически, если не практически анализировать единственный акт индивида и видеть в нем выражение его физиологических нужд, его потребностей безопасности, его потребности любви и принадлежности, его нужд уважения и самоактуализации. Этот резко контрастирует с более наивным клеймом физиологии, где одна черта или мотив исследуется для определенного вида действия, например, агрессивный акт рассматривается отдельно как черта только агрессивности.

Множественные детерминанты поведения. -- Не все поведение определяется базовыми потребностями. Мы можем даже сказать, что не все поведение мотивировано. Есть множество детерминант поведения, иных, чем мотивы. Например, один важ-[p. 391]ный класс детерминант – это так называемые «полевые» детерминанты. Теоретически, по крайней мере, поведение может быть определено полностью полем или даже специфически изолированным внешним стимулом, таким, как ассоциация идей или определенными условными рефлексами. Если в ответ на стимул слова «стол» у меня немедленно возникает в памяти образ стола, то этот ответ определенно не имеет ничего относящегося к моим базовым потребностям.[СЧ18]

Второе, мы можем обратить внимание снова к концепции «степени близости к базовым потребностям» или к «степени мотивации». Одно поведение высоко мотивировано, другое – только слабо. Некоторые не мотивированы вовсе (но все поведение детерминировано) [СЧ19]

Другое важное представление состоит в том, что существует базовое различие между экспрессивным поведением и копирующим поведением (функциональным стремлением, целевым поиском). Экспрессивное поведение на пытается сделать что-нибудь. Это просто рефлексия личности. [СЧ20] Глупый человек ведет себя глупо, не потому, что он желает так себя вести или пытается или мотивирован так, но просто потому, что он тот, кто он есть. То же самое верно, когда я говорю басом, а не тенором или сопрано. [СЧ21] Случайные движения здорового ребенка, улыбка на лице счастливого человека даже, когда он один, упругость походки здорового человека, и жесткость его осанки – это все примеры экспрессивного и не функционального поведения. Также стиль в котором человек выполняет все его поведение мотивированное, так же как и не мотивированное, часто экспрессивно.

Мы можем тогда спросить, все ли поведение экспрессивно или отражает черты характера (личности)? Ответ – «Нет». Процедура, установка, автоматизм или условное поведение могут быть или не быть экспрессивными. [СЧ22] То же самое верно и для большинства «стимулируемых» поведений. Окончательно необходимо подчеркнуть, что экспрессивность поведения и целенаправленность поведения не взаимно исключающие категории. Среднее поведение обычно включает и то, и другое.

Цели как центральный принцип в мотивационной теории. -- Будет отмечено, что основной закон нашей классификации имеет [p. 392] не побуждение или мотивированное поведение, а функции, эффекты, намерения или цели поведения. Было достаточно доказано разными людьми, что это есть самая удобная точка для центрирования в любой мотивационной теории. [СЧ23]

Биоцентрация и сапиенсцентрация. -- Эта теория начинает иметь дело с человеком в большей степени, чем с низких и преимущественно более «простых» животных. Слишком много из обнаруженного в поведении животных, как было доказано, истинно для животных и пригодно для человека. Нет никаких причин, почему мы должны начинать с животных, чтобы затем по порядку изучать человека и его мотивацию. Логика и даже ее отсутствие за этим общим обманчивым идолом «псевдо-простоты» открывались достаточно часто философами и логиками, так же, как учеными в каждом из своих различных областей знаний. Не больше логики в изучении животных до изучения человека, чем в изучении математики до того, как начинать изучать геологию, психологию или биологию.[СЧ24]

Мы также отказываем старому наивному бихевиоризму, который допускает, что было как-то необходимо или, по крайней мере, более «научно» судить о человеческом бытии по стандартам биологии. Одно следствие этой веры в том, что целое понятие намерения или цели было исключено из мотивационной психологии просто потому, что никто не мог спросить белую крысу об ее целях. Толман (Tolman) (18) намного раньше доказал в исследовании самих животных, что это исключение не было необходимым.

Мотивация и теория психопатогенеза. -- Состав мотивационного сознания повседневной жизни, согласно сказанному выше, понимается настолько важным, насколько он тесно связан с базовыми потребностями. Желание сахарной мороженой трубочки может быть непрямым выражением потребности в любви. Если так, тогда это желание становится крайне важной мотивацией. Если, однако, мороженое просто нужно для охлаждения гортани или это реакция аппетита, тогда желание относительно неважно. Повседневные сознательные влечения должны рассматриваться как симптомы или [p. 393] как внешние проявления более глубоких базовых потребностей. Если бы мы взяли эти тонкие желания в их внешней видимой ценности, мы обнаружили бы себя в положении полного недоразумения и конфуза, который никогда не был бы разрешен, так как мы должны были бы иметь дело только с симптомами, а не с тем, что за ними стоит.

Препятствие реализации несущественных желаний не производит психопатологических результатов; нарушение базово важной потребности порождает такие результаты. Любая теория психопатогенеза тогда должна базироваться на прочной теории мотивации. Конфликт или фрустрация не необходимо патогенны. Они становятся такими, только когда они угрожают или препятствуют базовым потребностям или частным потребностям, которые близко соотносятся с базовыми потребностями (10).

Роль удовлетворенных потребностей. -- Уже было сказано выше несколько раз, что наши потребности обычно возникают только когда более ранние и важные потребности удовлетворены. Таким образом, удовлетворение играет важную роль в мотивационной теории. Отдельно от этого, однако, потребности прекращают играть активную определяющую или организующую роль, как только они удовлетворены.

Это означает, что, например, удовлетворенный в части основных потребностей человек больше не имеет потребностей уважения, любви, безопасности и т.д. Единственный смысл, в котором человек тогда мог бы сказать, что он «имеет их» – это почти метафизический смысл, что сытый человек имеет (периодически) голод или что заполненная бутылка может быть пуста. Если нас интересует то, что действительно мотивирует (побуждает) нас (сейчас), а не то, что мотивировало, будет мотивировать или могло бы мотивировать нас, тогда «удовлетворенная потребность не мотиватор». Их (потребности) следует считать для всех практических целей просто не существующими, исчезнувшими. Это следует подчеркнуть потому, что это или пропущено, или противоречиво в каждой теории мотивации, которые я знаю.[12] Совершенное здоровье, нормальный счастливый человек не имеет сексуальных потребностей или потребности голода или нужды в безопасности или в любви, или для престижа, или для самоуважения, исключая редкие моменты быстро проходящей угрозы. Если бы мы сказали другое, мы должны были бы также утверждать, что каждый человек имеет все патологические рефлексы, например, Бабинского и т.п. потому, что если его нервная система разрушена, то они в некоторые моменты должны появиться. [СЧ25]

Есть и такие соображения, [p. 394] что человек, испытавший препятствия к удовлетворению любой из его базовых потребностей, может быть явно охарактеризован просто как больной человек. В этом есть справедливая параллель нашему определению человека как «больного», когда ему не достает витаминов или минералов. Кто скажет, что недостаток любви менее важен, чем недостаток витаминов? С момента, когда мы знаем патогенные следствия нехватки любви, кто скажет, что мы задаем вопросы в ненаучной сфере или незаконным образом, что-нибудь большее, чем врач у пациента, диагностирующего и лечащего пеллагру или цингу? Если мне разрешили такой подход, то я должен тогда сказать просто, что здоровый человек первично мотивирован своими потребностями полно развивать и актуализировать свои возможности и способности. Если человек имеет некоторые базовые потребности в любом пролонгированном и хроническом смысле, тогда он просто нездоровый человек. [СЧ29] Он определенно болен, как если бы у него развилась внезапно сильная солевая или кальциевая недостаточность.[13].

Если это утверждение кажется необычным или парадоксальным, читатель может увериться, что это только один из многих таких парадоксов, что появятся, когда мы пересмотрим наши способы изучения мотивации человека более глубоко. Когда мы спрашиваем, что человек хочет от жизни, мы имеем дело с его самой сущностью.

(1) Существуют, по крайней мере, пять групп целей, которые мы можем назвать базовыми потребностями. Это кратко потребности: физиологические, безопасности, любви, уважения и самоактуализации. В дополнение, мы мотивированы желаниями достичь или сохранить различные условия, в соответствии с которыми эти базовые удовлетворенности сохраняются и определенными более интеллектуальными желаниями. [СЧ26]

(2) Эти базовые цели соотносятся друг к другу и организованы в иерархию по своей важности или значимости. Это означает, что самая важная цель монополизирует сознание и будет сама влиять на мобилизацию разнообразных способностей организма. Менее важные потребности [p. 395] минимизированы, даже забыты или сняты. Но когда потребность по настоящему успешно удовлетворена, в свою очередь возникает следующая по важности (более «высокая») потребность, чтобы господствовать в сознательном поведении и служить как центр организации поведения, поскольку уже удовлетворенные потребности перестают быть активными мотиваторами.

Таким образом, человек есть постоянно желающее животное. Обычно удовлетворение этих желаний не исключает друг друга вместе, но все же имеют такую тенденцию (последовательности). Рядовой член нашего общества по большей части частично удовлетворен и частично неудовлетворен во всех своих желаниях. Принцип иерархии обычно эмпирически наблюдаем в размерах растущего процента неудовлетворенности, когда мы поднимаемся по иерархии. Нарушения среднего порядка в иерархии иногда наблюдаемо. Так же наблюдалось, что личность может надолго терять более высокие желания в иерархии потребностей в некоторых ситуациях. Существуют не только обычные множественные мотивации для традиционного поведения, но дополняющие их многие иные детерминанты помимо мотивов.

(3) Любое нарушение или возможность нарушения этих основных человеческих целей или опасность той защите, которая сохраняет их (цели), или угроза условиям, при которых они (цели) сохраняются, рассматривается как психологическая угроза. С несколькими исключениями, вся психопатология может быть частями сведена к таким угрозам как причинам. [СЧ27] Базово неудовлетворенный человек в действительности, если мы пожелаем, может быть диагносцирован как «больной».

(4) Существуют такие базовые угрозы, которые оказываются причиной общих реакций неудовлетворенности.

(5) Определенные другие основные проблемы не рассмотрены здесь по причине недостатка места. Среди них a) проблема ценностей в любой окончательной мотивационной теории, (b) отношения между аппетитами, желаниями, потребностями и их возможным происхождением в раннем детстве, (c) происхождение основных потребностей и их возможное развитие в раннем детстве, (d) пересмотр мотивационных концепций, то есть драйва, влечения, желания, потребности, цели, (e) включение нашей теории в гедонистическую теорию, (f) природа незавершенного акта, успеха или неудачи и уровня стремлений, (g) роль ассоциации, привычки и обусловливания, (h) отношение к [p. 396] теории интеракционизма, (i) включение в психотерапию, (j) последствия для теории общества, (k) теория эгоизма, (l) отношение между потребностями и культурными моделями, (m) отношения между этой теорией и теорией функциональной автономии Олпорта (Alport). Эти, так же, как и некоторые другие, менее важные, вопросы следует рассмотреть при создании совершенного или окончательного варианта мотивационной теории.[СЧ31]

[1] Когда ребенок растет, ясное знание и осведомленность так же, как и более хорошее моторное (физическое) развитие, делают эти «опасности» все менее опасными и все более контролируемыми. В жизни человека, можно сказать, образование и знание выполняют одну из основных конативных (подсознательных) функций – нейтрализацию явных опасностей через знание, например, «я не боюсь грома потому, что я об этом что-то знаю».

[2] «Тестовая батарея» для безопасности может сталкивать ребенка с малым взрывающимся фейерверком или с усатым лицом, с ситуацией матери, ушедшей из комнаты, обманом ребенка по поводу высокой лестницы, уколом у врача, мышью, подползающей к нему и т.д. Конечно, я не могу серьезно рекомендовать плановое использование таких «тестов», так как они могут нанести большой вред тестируемому ребенку. Но эти и подобные ситуации случаются в детской обычной каждодневной жизни и могут быть наблюдаемы. Нет причин, почему те стимулы не должны использоваться, например, молодыми шимпанзе.

[3] Не все невротические личности чувствуют себя в опасности. Невроз может иметь в своей сути недостаток привязанности и потребности уважения у того индивида, который в общем ощущает себя в безопасности.

[4] Дополнительные детали см. в (12) and (16, Глава 5).

[5] Универсально или нет это частное желание, мы не знаем. Сложный вопрос, особенно важный сегодня: «Будут ли люди, кто порабощен и неизбежно подчинен, ощущать себя неудовлетворенными и непокорными?» Мы можем предположить на основе общеизвестных клинических данных, что человек, который знаком с истинной свободой (не оплаченной им надежностью и безопасностью, а более безопасностью, построенной на основе собственных компетентных усилий) не будет охотно или легко позволять, чтобы его свобода была отнята у него. Но мы не знаем, так ли верно это для личности, рожденной в рабстве. События следующих десятилетий должны дать нам наш ответ. См. Дискуссию по этой проблеме в (5). [СЧ28]

[6] Возможно желание престижа и уважения от других подчинено (имеет причиной) желанию самоуважения или самодоверия к себе. Наблюдение детей, похоже, указывает на то, что это так, но клинические данные не дают ясного подтверждения для такого заключения.

[7] Для более широкого обсуждения нормального самоуважения, так же, как и различных исследований, см. (11).

[8] Явное творческое поведение, как рисование, подобно любому другому поведению в части множественных детерминант. Это можно увидеть у «внутренне креативных» людей, независимо тот того, удовлетворены они или нет, счастливы или несчастливы, голодны или сыты. Также ясно, что творческая активность может быть компенсаторной, улучшающей или чисто экономической. Мое впечатление (еще не подтвержденное) в том, что возможно только проверкой отличить художественные и интеллектуальные произведения базово удовлетворенных людей от результатов базово неудовлетворенных людей. В любом случае здесь тоже мы должны различать в динамическом виде явное поведение само по себе от его различных мотиваций и целей.

[9] Я сознаю, что многие психологи и психоаналитики используют термин «мотивированный и детерминированный» как синонимы, например, Фрейд. Но я считаю, это затемняющим использованием. Четкие различия необходимы для ясности мысли и точность в экспериментировании.

[10] Будет полно обсуждаться в следующей публикации.

[11] Заинтересованного читателя отсылаем к великолепной дискуссии этой позиции в Исследовании личности Мюррея (15).

[12] Заметим, что принятие этой теории вызывает необходимость базовой ревизии теории Фрейда.

[13] Если бы мы должны были использовать слово «болен» таким образом, то мы должны были бы тогда так же сталкиваться прямо с отношением человека к его обществу. Один ясный смысл нашего определения должен был бы быть в том, что (1) так как человек должен быть назван больным, тогда, когда базово неудовлетворен, и (2) так как такое базовое неудовлетворение делается, возможно, в конечном счете, только силами среды, окружающей человека, тогда (3) болезнь индивида такого рода должна приходить, в конечном счете, от болезни общества как его негативного состояния. «Хорошее» или здоровое общество должно было бы тогда определяться как такое, которое разрешает самые высшие цели человека в возникновении новых потребностей путем последовательного удовлетворения всех его важнейших базовых потребностей. [СЧ30]

[1] Это означает, что автор фактически утверждает, что основные психические процессы у человека определяются работой головного мозга и их источник среда, а не тело, процессы - выше физиологических потребностей

[2] Эти состояния позже логично определены нами как потребностные состояния или доминанты в физиологии по А.А. Ухтомскому

[3] Pre-potent означает «степень доминирования». У нас лучше бы сказать «значимости». Но «значимость в иерархии» в реальности означает объективную надстройку последующих жизненных условий «бытия» над предшествующими в порядке Маслоу. Физиологические, материально-ресурсные потребности, затем физиоло-психологические потребности от секса, любви и принадлежности, общения и уважения. Потребность уважения оказывается итоговой комбинацией психической (подсознательной) картины мира. Это есть и субъективное через подсознание представление о справедливости распределения ресурса в мире. И потому значимость компонент всей иерархии потребностей в среднем и для многих означает не чисто субъективное состояние, которое в прошлом было основой для диспозиционного взгляда, а объективное.

[4] Именно из реального обзора связи мотиваций можно понять их логическую материальную обоснованность, которая фактически ощущается если не через сознания, то через психику (подсознание) обязательно и чем дольше не осознается и не удовлетворяется, тем все жестче возникает в подсознании вплоть до патологии или полной депривации. Анализируя мотивацию и «материальную и социальную экономику бытия» мы возвращаемся к обобщенным инстинктивным или подсознательным состояниям, причины которых сам человек часто не осознает логически.

[5] Это так есть, но путь к пониманию различий очень не короткий, хотя и чрезвычайно важный

[6] Это от А. Г. Маслоу камень в огород Курта Левина, в его «теорию поля». В ней каждый объект типа шоколадки «виноват» в появлении аппетита у человека = объект притягивает»: теория статична и не учитывает насыщения. Она как «модная» в термине, исходит от увлечения автором астрономией и физикой с ее полями, хотя по сути вздорная.

[7] При этом логика теории должна видеть в них потребности или установки, стереотипы, подсознательно покрывающие удовлетворение потребностей в сегменте или фрагменте.

[8] Как мы покажем, бихевиоризм – это теория методологии, несовершенная, но на тот период почти единственно возможная, ее неполнота определяется тем. что в «теории бихевиоризма» нет логических и модельных структур для объяснения феномена подкрепления. Последнее есть фактор, который можно найти или не найти вовсе, который нестабилен и скрывает за собой такие вещи, о которых бихевиористы не говорят или стесняются говорить – например, что животное должно голодать, а в сытом виде не будет учиться. Сопоставление теории мотивации, а я бы сказал – теории потребностей, с бихевиоризмом необходимо. Но теория потребностей с учетом постулирования работы памяти головного мозга полностью и с головой поглощает, объясняет бихевиоризм как ранний и несовершенный этап экспериментальной парадигмы.

[9] Cледует сказать, что Маслоу еще не пришел к выводу, что его система способна быть общей не только для США, но и для всей истории человечества, а для ранней истории как раз зарекаться и нельзя – поэтому указанное ограничение или трюизм действительно не следует принимать во внимание.

[10] устойчиво

[11] Позже мы показали, что ареал или область применения состояния безопасности много шире, чем об этом сказал Маслоу, присоединяя труд заготовки продуктов к собственно физиологическим процессам. Обеспечение безопасности не только не единый феномен в иерархии. Это и ряд процессов ДО физиологических потребностей в прямых и крайних ситуациях – прямая текущая борьба за жизнь или против боли и повреждения организма. И мы обозначили его безопасностью I. Современная редкость этого состояния и процесса не повод лишать систему иерархии ее филогенетической и онтогенетической общности. Это и океан процессов рукотворной подготовки ресурсов к удовлетворению физиологических потребностей. Им может быть и сезонный труд, и даже длительные процессы, возникшие много позже обычной физиологии биологического антропоида. И время их удовлетворения ныне растягивается на всю длину человеческой жизни, если учитывать социальное и по старости обеспечение. И мы обозначили это состояние и удовлетворение безопасности уровнем II. Его и имеет виду Маслоу. Оно типично для развитого общества и удовлетворяется почти полно обычно наличием работы и профессионального занятия у взрослого человека.

[12] Мы показали в своей работе, что нет оснований считать уважение и самоуважение синонимами просто потому, что это одно и то же в представлении автора. В реальности человек добивается уважения со стороны окружающих, – это и есть потребность уважения, и если он знает, что его уважают, то это то же самое. Мы показали, что уважение связано с такими понятиями как ресурс и зависимость (и независимость) людей между собою в ходе удовлетворения своих потребностей. Мы так же показали, что уважение выступает как особая и высокая форма потребности безопасности или тревоги III. Самоуважение (уважение самого себя в ходе собственной оценки своего поведения помимо его оценки социальным окружением) начинается как следующий и часто много более поздний этап – когда человек сам судит свои поступки будучи уже независим от общества, и когда его уже уважают, и когда это публично признано. Новый объект "самоуважения" относится к категории "совести" или "тревоги IV". И отсюда начинается путь к логике свободы, безопасности ее использования и к возникающим в связи с этим этическим нормам.

[13] Автор не знает, что в России есть такое свойство как "зависть белая", когда неуважение или низкий статус и даже недовольство собой влечет интенсивную активность по росту и самоактуализации – здесь его недоработка с важнейшей темой – возможно это и вина Запада, но скорее виной сложна сама тема. На 1930-40-е годы и этот результат был прорывом таким, что Маслоу мало кто поддержал. Впрочем, автор этих строк не занимался историей оценки работы Маслоу и опирается пока на его собственное заявление и критические оценки на рубеже столетия.

[14] Это сейчас ясно, что это тема социологии. Но как можно "выйти из логики психологии на темы социологии" тогда и вплоть до 1974 года было неясно. Потому у Маслоу эти требования и ограничения по сути социологические стоят отдельно. А сейчас мы знаем. что социология строится из психологических оснований, и этот опыт нами уже накоплен. Теперь внешние социальные границы следует обосновывать из самой динамической системы потребностей.

[15] Похоже, что это не только необоснованное утверждение, но утверждение неверное. Дело в том, что попытки творить могут осуществлять и люди в состоянии депривации и ущербности. То, что попытки творчества могут проявиться как компенсация – это ясно. Но, как мы понимаем, для творческого результата в смысле его социальной и художественной значимости, требуется удовлетворение потребностей любви, принадлежности и общения, хотя бы заочно (книги, знания социальной, научной или художественной нормы и т.п.). А это уже требует всего остального в потребностях ниже на этапе формирования творческого потенциала. Когда раскручивается процесс творчества - вот тогда трудоголик. не остановленный и не поддержанный средой (и семьей) может погибать. Но это второй этап, этап нарушения самим творцом своей иерархии потребностей. Итак подлинное творчество требует в начале жизни транзита по иерархии доверху, а потом уже от жизненных утрат можно и патологии получить. Но этот вывод ясен, когда мы расширяем высшие потребности от самоактуализации до любых форм творчества (любых, а не только лучших), а Маслоу до этого рубежа не дошел, остановившись на нормативном (то есть требуемом автором как сознательная этическая цель) понимании того высшего состояния, которое может возникать по достижении личностью базового уровня в целом. Но как раз здесь автор в своих рассуждениях наиболее гибок и уступчив, что демонстрирует его Предисловие к последней книге 1970 года.

[16] Думаю, здесь Маслоу не точен. Ведь речь идет о потребностях, а не о обдумывании средств их удовлетворения. Все сознательное есть результат уже подсознательно запущенных процессов.

[17] Это указывает на то, что потребность и мотивация – это два разных уровня – один и первый психологически подсознательный идентичный биологическому, а мотивационный как продукт сознания исключительно социальный.

[18] Очень много ошибок в этом абзаце, особенно по поводу поля Курта Левина в смеси с внешними средовыми влияниями. Если я бездельник и вокруг меня бездельники - "дело было вечером - делать было нечего!", то это так. Но я даже у телевизора сижу, чтобы найти что-то интересное. И даже хаотическое переключение каналов для меня лишь отражение усталости перед сном или этап в поиске интересной для меня информации. Заметим, что слово "стол" произнесет перед нанятым студентом экспериментатор в лаборатории. И есть оплата или обязанность сдавать экзамен и потому есть потребность слушать и исполнять указания экспериментатора. Особенность глупых примеров в том, что их и составляют экспериментаторы, которые не имеют представлений о реальной деятельности остальных.

[19] Немотивированное почти всегда мотивировано (только не осознанно, а на подсознании). Аналогично "Толя пел, Борис молчал, Николай ногой качал" - потребности чаще не осознаются, чем то кажется. Особенно капризы и т.н. "причуды". Есть и детский плач, и хаотическое поведение, когда человек не знает, на что переключить свое внимание или переключает бесцельно – обычно это усталость – и это неосознаваемое поведение и это известная потребность сна и отдыха. Лишь иногда мы можем оценить детерминизм этой потребности, например, заметить, как засыпает водитель за рулем.

[20] Это часто демонстрация личности. Чистая экспрессия существует, только когда индивид думает, что он один.

[21] Но баловство голосом как и со своим телом вообще – это особое состояние и потребность класса физиологической – размяться, и совсем других потребностей высшего уровня - усовершенствоваться.

[22] Экспрессия это эмоциональная окраска поведения или само поведение как сигнал для других или это оценка результат даже в своей психике – как последействие успешного или нет удовлетворения потребности.

[23] Предполагаю, что это ошибка, необоснованно отрывающая сознание от психологии, когда их очень важно рассматривать вместе и во взаимодействии.

[24] Это ошибка. Любая наука должна не только включать, но и начинать изучение наук с как минимум формальной логики и общей философии научного познания и исследования, включать системное мышление и математику моделирования явлений природы и математическую статистику вообще и для сферы изучаемого раздела науки в частности, кроме того, кроме самой науки, а лучше до нее следует изучать науку ниже уровнем, хотя бы верхами, а позже и науку выше уровнем.

[25] Это очень важный этап понимания – базово удовлетворенный человек вообще не обращает внимания на низшие а часто почти все базовые потребности – даже удовлетворяя их, он не осознает потому, что не испытывает препятствий в удовлетворении. Следует оценивать это представление Маслоу, как чрезвычайно глубокий на тот момент результат.

[26] Эти усилия являются частью потребностей безопасности по одной или нескольким потребностям.

[27] Их субъективному и возможно на основе реальных угроз появлению у пациента.

[28] Этот ответ уже дала одна клиника на 140 миллионов пациентов. Расставание с инфантилизмом сложный и мучительный процесс, особенно, когда еще есть общественные средства для продолжения "детства", впрочем, жалеть стоит лишь нищету народной глубинки. Воистину «светлый путь всему человечеству» оказался народам дорог не только в прокладке, но и в демонтаже. Впрочем, на начало XXI века весь мир, считающий себя «цивилизованным», находится тоже в большой растерянности на своих сортировочных путях.

[29] Назвать неудовлетворенных людей психически "больными" - это в любом и даже "политически корректном" обществе всегда опасно. Ибо никакое общество не желает признавать наличие "болезней", которые в отношении потребностей своих отдельных членов сейчас именуются "социальными". Это одна из предполагаемых причин последующего замалчивания работы Маслоу. Такова всегда цена Истины, которая вскрывает противоречие, но не дает еще лечения и лекарства. И это в 1943 году, когда еще не ясно, кто дойдет до Берлина и Парижа в самой большой войне. Но честная наука должна делать свое дело. А жертвой нередко становится автор.

[30] Ощущая проблему, автор "выходит на общество". Cамое интересное, что в 1943 году, пусть любители «научного» коммунизма проверят это, – Маслоу, в общем-то повторив выводы Герберта Спенсера, изложил то, что потом (или параллельно) коммунисты в СССР обозначили как «основной закон социализма». Социализм – это общество «для развития личности и удовлетворения его многообразных и растущих потребностей» – Вот ведь и «основной закон политэкономии социализма» написали, а «закон» у них не сработал - кончили карточками в мирное время, в 1989-90 гг. – сейчас этого «закона» и посредством тех же «карточек» держатся лишь сторонники идеи Чучхэ.

[31] Вот это и есть грандиозный план Маслоу от a до m, в котором он выступает в роли организатора целостного системного подхода в исследовании темы мотивации. Сейчас мы понимаем, что план этот много больше, чем только теория мотивации, ибо из нее следует масса критических замечаний и к социологии в целом, и даже к принципу построения этой науки, и замечаний практически ко всем текущим цивилизациям и к работе и функциям многих социальных институтов с длинными перечнями рекомендаций по их коррекции. И в нашей работе мы, не зная об этих предложениях Маслоу, так или иначе вышли на решения ряда этих направлений.