Назад Оглавление Вперед

Первая редакция 19.02.2008

Оглавление раздела 6.7.7.  6.7.8 и 6.7.9

 

6.7.7. БЕРЕЧЬ КРЕСТЬЯН ОТ ВТОРЖЕНИЙ – ДОЛГ ГОСУДАРЯ ИЛИ СЕНЬОРА?

Появление мотивации сбережения ресурсов

Новые вторжения и идея «сбережения людей»

Сбережение в Италии

Сбережение в Англии

Сбережение в Германии. Генрих Птицелов

Итоги – влияние на ментальность

Норманны. Социальная польза от вторжения норманнов.

Сбережение. Строительство крепостей. Этап 1

6.7.8. СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЮДЕЙ ПРИ ВНУТРЕННИХ ВОЙНАХ. БОЖИЙ МИР

Сбережение людей. Ограничение внутренних войн

Сбережение людей. Божий мир

Сбережение людей и сокровищ. Перенаправление агрессии. Рост замков – 2

6.7.9. СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЮДЕЙ. СБРОС АГРЕССИИ ВОВНЕ

Сбережение людей. Вывод агрессии вовне – Крестовые походы

6.7.7. БЕРЕЧЬ КРЕСТЬЯН ОТ ВТОРЖЕНИЙ – ДОЛГ ГОСУДАРЯ ИЛИ СЕНЬОРА?

Появление мотивации сбережения ресурсов

Новые вторжения и идея «сбережения людей»

Историк Г. Кенигсбергер заметил, что «франки могли себе позволить» внутреннюю гражданскую войну из-за внешнего спокойствия. И это временное затишье, которые мы и характеризуем как особые стадиальные условия – «полноту земледелия», не было постоянным и идеальным. Оно закончилось в первой половине VIII века началом вторжения викингов, однако как мы покажем далее, объем его не стал трагическим перерывом в истории региона, а интенсифицировал ТО ЖЕ НАПРАВЛЕНИЕ его развития – по Тойнби – это «успешный и мобилизующий ответ на вызов среды».

Это время оказалось случайным для Западной Европы моментом возрастания плотности населения в Дании и Скандинавии и, с другой стороны, началом освоения норманнами – хорошими рыбаками – морей и Атлантики, которые не были освоены до того ни одним из других народов Приатлантических континентов. Последнее стало результатом достижений в построении гибких и легких корпусов корабля, в освоении работы с прямым парусом, движение при боковом ветре и бейдевинд первых средств морской навигации– примитивный компас и т.д.

Вторжение норманнов не носило в реальности того характера «Бича Божьего», которым оно представляется в писаниях и анналах христианской церкви.

Первые набеги (с 825 г.) носили характер грабежа и увода людей. Но основной ущерб наносился церкви, храмам и монастырям, потому что именно они открыто хранили золотую и серебряную утварь и ценную отделку в убранстве храмов. Поэтому в первую очередь страдало церковное хозяйство. В реальности масштаб обычных вторжений был не очень большим – он включал несколько десятков или максимально сот кораблей (известные числа в 250 и 300 кораблей подвергаются большому сомнению – предполагается, что ими обозначалось оценка «много»), что могло включать не более нескольких тысяч воинов. Внезапность нападений и подвижность отрядов была, возможно, наиболее важным психологическим фактором. Но размер таких отрядов должен был составлять не более нескольких сот воинов. Как правило, воины были пеши, хотя известно, что на одной ладье можно было перевозить до десятка лошадей и до полусотни воинов (они же были и гребцами – длина корабля определялась длиной киля из единого ствола дуба, и длина его не могла быть существенно больше 20 метров, соответственно на таком корабле было не более 25 пар весел, хотя позже и к XIII веку строили и более длинные корабли)[1] [Сойер П., с. 120, 182, 177–202].

Потому набеги норманнов привели, кроме разграбления церковных сокровищ к опустошению прибрежных селений вдоль русел рек (Рейн, Эльба, Сена, Луара, Рона, Шельда и Сомма) не к таким драматическим последствиям как вторжения вандалов, готов, гуннов, переселения франков. Они могли принести, но не принесли слишком больших потрясений в демографическом отношении.

Данные показывают, что викинги в массе не убивали населения, они приходили, грабили монастыри и соборы, охотились, прежде всего, за золотом и серебром или вымогали дань (драгоценными металлами) у осажденных городов и монастырей, и при трудностях осады быстро уходили. Конкретные примеры не доказывают, что они уничтожали население в целом [Сойер П., с. 205]. В исторических кругах сейчас преобладает представление о том. что западные хронисты, преимущественно в монастырях, того времени крайне преувеличивали численность воинов и кораблей норманнов и приписывали им все бедствия населения независимо от причин.

Мы можем привести свои соображения по теме. Увести в плен в соответствии со своей численностью и объемом судов большое количество населения захватчики не могли – обычно увозили женщин. Результатом их набегов было бегство населения, уход в леса или даже переселения на другие, более удаленные от основных рек, водные артерии. Как говорит Л. Альфран «местные жители уходили от рек, давая норманнам «оперативный простор» [Альфран Л., с. 220]. В связи с отсутствием у викингов лошадей, последние не могли себе ставить целью гнаться за убегающим в леса населением, и бегство было простым средством спасения. Позже с опытом английских походов норманны взяли привычку брать на корабли лошадей, но использовали их в целях молниеносных разведывательных бросков и запугивания населения, захвата добычи, но не увода людей [Альфран Л., с. 224]. Основной ущерб населению мог быть нанесен через сожженное жилье, убитый скот, потраву посевов. Но и масштаб таких разрушений может быть адекватен только количеству бесчинствующих воинов. Типично – это нескольких сот человек.

Политическое значение же отношения населения к королевской, т. е. к государственной власти, неспособной организовать сопротивление норманнам, многократно превышает физический нанесенный ущерб.

Государство показало полную немощь власти королей и герцогов Нейстрии и Франкского государства в целом. Скорее всего, дело было уже не в короле – короли – дети Людовика благочестивого – сражались между собой, они были не в состоянии собрать своих вассалов по соображениям отсутствия собственной власти.

Пока сами новые сильные люди не могли осознать значения (для собственного положения и имущества) самоорганизации для отпора (ментальность) и не прекратили заниматься усобицами, не начали организовывать защиту населения, до тех пор их политическая система, как и политическая система единого государства не могли быть приняты населением.

В этот момент, нам очень важно понимать, решался вопрос о том, по какому пути пойдет регион. Если бы в регионе централизаторские и государственнические решения смогли обеспечить безопасность населения, то, возможно, Западная Европа прошла бы еще один виток удержания государства до политической раздробленности. Обстоятельства ментальности и властей и населения не вышли на эту дирекцию развития. Люди страдали, но в реальности шли под сеньоров, у которых защиты было больше, чем у короля.

Ситуация разрушила последние надежды простого населения Франкского королевства на центральную власть. Призыв «Nulle terre sans seigneurs» (Каждый человек должен иметь своего сеньора) во второй половине IX века стал жизненно важным для людей того времени, остававшимися свободными. Неимущие и зависимые бросались, прежде всего, к своим вооруженным покровителям. Нобили запирались в своих замках вместо того, чтобы объединиться и создать отпор. Население, подчиненное господину, сначала не всегда получало привилегию быть впущенным внутрь крепостных стен их сеньора. Население, еще не имевшее «крыши», своих покровителей, интенсивно искало защиты. Но в большей части просто бежало из долин рек, куда входили или могли войти норманны.

И это было большим нравственным потрясением для общества того времени. Вот что пишет современник

Не сознавая смысла происходящего и в постоянных раздорах между собой, откупались все деньгами там. где нужно было для защиты применить оружие, и так предавали дело божье [Гуревич А. Я., Викинги. Раздел «Воины и поселенцы»]

История обороны Парижа оказывается наиболее выразительным примером. Когда в 885 г. норманны дошли до Парижа и осадили его, текущий из Каролингов король и последний император Франкской единой империи, Карл Толстый ничего не сделал для защиты и государства, и своего домена. Оборону возглавил Эдд – граф Парижа, организовав оборону и продержавшись целый год. Во время осады Карл Толстый прибыл на переговоры с норманнами и предложил им соседние земли и выкуп серебром. Возмущение было настолько сильным, что знать отказалась подчиняться королю, он отказался от империи и умер через год. Знать выбрала Эдда королем.

История не знает сослагательных наклонений. Франция (и Англия) собирают в конце IX века «датские деньги» – откупное норманнам. Короли Франции далее пытаются и в лице Эдда, и Карла Простоватого, и позже, откупиться от норманнов, даже путем продажи им части своей «родины», Бретани, впрочем, не вполне завоеванной самими франками – территория получает новое наименование – Нормандия. А потом династия Каролингов, заканчивая свою генетическую линию королем с прозвищем «Ленивый» (Людовик V), как и последние Меровинги, уступает место королю Хуго – с прозвищем Капет (капюшон) – королю-правнуку ТОГО ЭДА. Это, кстати, очень полезно для понимания значения народной памяти на хорошее и плохое.

А сбережение людей в стенах Парижа и, вероятно, во многих других убежищах, становится самым большим материальным и нравственным достижением Западной Европы. Теперь простых «своих» людей вместе со знатными спасают в стенах замков, крепостей и городов при вторжениях врагов, потому что люди труда – единственный источник существования всякой личной военной частной и государственной власти. Построение бургов и замков становится в X веке знаком безопасности и с учетом теории нашего Маслоу и удовлетворением потребности безопасности I.

Для Европы очень важным оказалось то, что нападение варягов смогло стать «преодолимым вызовом», словами Арнольда Тойнби, испытанием, которое позволило сделать рациональный и спасительный вывод обществу и военной феодальной элите Каролингов – основному массиву Западной Европы – о методах сбережения и спасения основного населения – крестьян. Без опыта и трагедии норманн – преодоленной проблемы – последующие волны венгров или монгол, турок привели бы к многосотлетним задержкам в последующем развитии Европы.

Освоение идей сбережения работников происходит не только во Франкском западном королевстве.

Сбережение в Италии

Аналогичный поворот дел угрожал и Италии, где с Юга, в 827 году стали вторгаться мавры, начав с вторжения в Сицилию (по приглашению византийского наместника). Вторжение немедленно вышло из-под контроля и привело к оккупации Юга Италии с походами мавров на Неаполь (837). Мавры дошли до устья Роны и до Рима (846 г.). И уже в Риме Папа Римский прятал почти все население Рима (до 20 тысяч) за стенами в Вечном городе, информация, которая обычно используется историками для указания на малочисленность населения Вечного города, а нами – для демонстрации новых взглядов на ценность жизни простого человека. Существенно отметить различие спасения населения Поздних римских городов за стенами городов от новой ситуации – в Темный период в стенах городов и замков пряталось и сохранялось сельское население, которое и было господствующим в этот момент.

По оценкам технических специалистов техническое возрождение в Италии началось в результате коллективного стремления к защите и самосохранению в борьбе против вторжений венгров и сарацинов – строительству стен. Дело в том, что остаток населения в Италии никогда не порывал со средиземноморской торговлей (Византия, арабы). Потому его население (торговое, в первую очередь) было вполне рационально. С другой стороны, мы каждый раз возвращаемся к одному и тому же – сотни лет до этого римское население НЕ ХОТЕЛО строить стен, устав от государства. Теперь оно уже имело желание строить стены, а возможно, не просто желание, а силы и прибавочный продукт для таких дополнительных работ, а это в свою очередь указывает на то, что и производительность, и мотивация новых поколений стала существенно иной – груз памяти о тирании отвратительного государства исчез.

Сбережение в Англии

В Англии король Альфред начал строить укрепления и флот и создал ополчение из крестьян, сменяемое (дежурившее половина на половину) для возможности продолжения ведения хозяйства и смог даже отразить нападения датчан к концу IX века.

Сбережение в Германии. Генрих Птицелов

История с приглашением угров германским императором франков, Арнульфом, на ибиение моравских славян хорошо известна. Венгры рассеяли и «побили» славян, а затем стали терзать Европу. Возможно, это был первый европейский Мюнхен. Дело исправлял избранный восточными франками новый король – герцог саксонский Генрих I, Птицелов – сын Конрада. Начиная с 924 года, он интенсивно строил (особенно на границах) бурги и крепости. Цель – спасение населения от венгров. «И днем, и ночью», как говорит современник. И эта фраза значит для историка вообще и для нас и нашей темы особенно – очень много. Во вновь построенные города – специально для спасения сельского населения и роста торговли – Генрих селил каждого девятого крестьянина с условием держать в городе наготове двор для восьми человек, оставшихся для сельских работ в деревне, на случай убежища от набегов и неприятельских нашествий. Итак, один дом девятого крестьянина должен был быть готов спасти до восьми семей беглецов из прилегающей деревни – скорее всего той же самой, а восемь семей создавали продовольственный фонд для прокорма семьи девятого крестьянина и, вероятно, как запас на случай осады – так говорят документы. Это не что иное как мобилизационный план. Крепости строились из земли и дерева, высотой всего лишь в рост человека (для скорости строительства) – время создания таких убежищ составляло до двух месяцев, в то время как большие каменные соборы строились десятками лет.

Кроме того, Генрих сумел за десять лет, подобно Карлу Мартеллу, создать тяжелую кавалерию. Она, в конечном счете, уже под руководством Оттона I разгромила венгров при Аугсбурге на реке Лехе в 955 году. Здесь же стоит сразу отметить, что возвести крепость за 2–3 месяца из земли и бревен было вполне в силах крестьянской общины в несколько сот человек, а венгры в своих набегах не использовали и не могли использовать осадных орудий.

Итоги – влияние на ментальность

И еще о спасении людей – теперь самих рыцарей. Все крестьяне участвуют своим трудом и имуществом в случае сбора средств на выкуп своего сеньора из плена. А плен бывал нередко, когда рыцарей в тяжелых латах сбивали с коня на землю – подняться в тяжелых латах, как правило, было невозможно, да и люди того времени были ростом в полтора метра.

Европа стала проявлять заботу друг о друге, и это явление совсем новое, чего не найдешь в империях. Такое трогательное соединение, понятно, было не всегда, а проникнуто угрозой и общим интересом (советикус говорили «общественным интересом») – потребностью в безопасности I. Правда, наши современники в Европе такое сбережение не считают высшим проявлением морали, например, сами англичане, увлекшиеся историей, считают, что

«для лорда XII века (сейчас мы понимаем, что и несколько раньше – прим. СЧ), чрезмерно притеснять своих вилланов было столь же невыгодно, как и современному фермеру плохо обращаться со своими лошадьми», [Квеннел Ч.-Г., с. 73].

 Даже такой подход уже лишен бездумного отношения к ресурсу, хотя он и должен считаться бездушным и нехристианским. Но, если мы обратимся к иерархии потребностей Маслоу, то это тоже не мало – это более высокая потребность – потребность в безопасности II (где крестьяне рассматриваются как ресурс – фактор производства). И это тоже немало, поскольку означает рост логических цепочек в мышлении (тех людей, кто именовался тогда «элитой»[2]).

И еще раз. Европа стала проявлять заботу друг о друге!

И как тут не вспомнить слова Дм. Лихачева о сотнях жителей – деревенских беженцах с детьми на подводах из пригородов Ленинграда, замерзших к зиме в этих подводах у ворот города в 1941 г. перед немцами, но так и не впущенных в город (возможно, из страха перед диверсантами).

Норманны. Социальная польза от вторжения норманнов.

Однако, по части вторжения норманнов мы можем сказать кое-что еретическое и некорректное, но добавляющее к нашей теории дополнительный аргумент. Вторжения норманнов вызывали мощные волнения и большие объемы бегства населения. Это должно было приводить к столь сильным перемещениям крестьянства, при которых последние получали естественную возможность, а, может быть, даже и просто предлог для смены хозяев и переселения на новые места с изменением и улучшением условий ведения хозяйства и держания земель. Мы уже ссылались на Л. Альфрана: «местные жители уходили от рек, давая норманнам «оперативный простор». Понятно, что просто невозможно оценить утверждения количественно в отсутствие письменных документов. Можно только предполагать, что в большей степени пострадали земельные держания церкви, население получало возможность переменить хозяина. Существенно, что хозяева в свою очередь учились нести ответственность за защиту крестьян от набегов. Это и показал Генрих Птицелов на более позднем этапе борьбы с венграми. И это для нас есть аргумент самого наличия проблемы (бегства и разора во Франции) и факта его влияния.

Сбережение. Строительство крепостей. Этап 1

Основания тому следующие.

Как отметил Ф. Бродель в антике и в Риме не строили крепостей – активное общество не ориентируется на защиту – оно уверено, что «военные действия будут вестись на территории противника». С началом вторжений варваров и до гибели Римской империи кроме валов, типа Адрианова, нам известны городские укрепления – стены и башни. Мы также знаем, что к финалу империи граждане крупных городов не имели сил и желания восстанавливать и ремонтировать такие сооружения. При том они охотно разрушали и уносили материалы с ценнейших общественных зданий и сооружений в крупных городах, что дало повод последнему честному императору Западного Рима Майориану (457–461) создать систему штрафов на такое римское варварство.

Так же беззаботны в начале своего правления, как и римляне в период расцвета, были, вероятно, и франки до появления арабов и норманнов. У нас есть довольно уверенное представление в том, что ДО норманнов варварская знать, строила еще мало собственных укреплений – замков. Вероятно, использовались укрепления зданий и поместий Римского времени. Прежде всего, франки считали себя в этот период единственной и непререкаемой силой в регионе. И это было действительно так.

Во-вторых, резкого различия и отдельного значительного богатства в VI–VII веках у знати еще не возникло (охранять нечего и не от кого).

В-третьих, при той нищете и малом опыте поколений того времени некому было и строить. Скорее всего, заставить большую массу новых франкских крестьян (а на севере сельского населения было вообще мало) уделять много времени строительству крепости ДО норманн было невозможно.

Вероятно, останки городов включали в себя и остатки крепостных стен и, возможно, башен. Но их чинить, как и мосты и дороги было некому. Иерархия потребностей Маслоу позволяет подтвердить нам, что общество, в котором еще не сложилась знать, а присутствует только король и претенденты на королей, количество замков и укреплений не превышает числа королевских или императорских поместий.

Большая часть укреплений крепостей и крепостных стен замков появляется, начиная с периода вторжения норманнов и особенно венгров. При этом можно учитывать три фактора:

1) хозяйственное обособление знати, и начало войн (разборок) между знатными людьми (в отличие от войн королей и их претендентов) – этот фактор мы вынуждены отнести на несколько более поздний период;

2) понимание знатных, что беречь нужно и своих людей;

3) понимание самими крестьянами необходимости строительства таких убежищ.

И, действительно, при тех урожаях своих держателей перенаправить часть доходов и ресурсов на строительство большого замка (расширение начального укрепления) для знатного человека было чувствительно. А уж начать строить «днем и ночью» (Генрих Птицелов) – это было не только сложно, это было просто невозможно, если бы само основное население – крестьяне – не желали своего спасения от ежегодно вылетающих из лесов конных лав венгров – этих вторых «Бичей Божьих».

Итак, норманнскими набегами, тем более, с набегами венгров, возникает мотивация к строительству больших крепостей, которые могли бы вместить крестьян, их семьи и скот. Это крепости ДЛЯ САМИХ КРЕСТЬЯН. Логическая цепочка в том, что сами крестьяне для короля и сеньоров – уже существует.

Скорее всего, основным фактором был первый и второй в качестве дополнения – это как мотивация с одной стороны. А третий фактор оказывается мотивом другой стороны, которая поддержала инициативу с воодушевлением, прямо соответствующим видимому потомками результату. Вспоминая Короля Эдда Парижского надо помнить, что общество франков, измученное норманнами, мучительно искало выход – и он был в пользу частной защиты потому. что поддержки для общей власти во Франкии не было. Зато в Австразии, где родовая и соседская община была более цельной будущие германцы организовали оборону более системно, а индивидуальные замки и во Франции и в Германии в массе своей появились все же позже – в XI– XIII веков, и тому мы должны искать другие, особые причины.

И еще – сбережение людей в военном и в медицинском эпидемиологическом смысле – и населения в целом оказалось хорошо закреплено в памяти не только народа, но и КОРОЛЕЙ Франции. Возможно больше, чем где-либо – и это тоже достижение того периода – норманнских набегов и кризиса власти Каролингов, а не только Черной Смерти. Как отмечает Фернан Бродель:

В 1720 г., для того чтобы развернуть санитарный кордон, который защитил бы страну от марсельской чумы, были использованы вся конная стража, все регулярные войска. Страна, ее границы были брошены на произвол судьбы, [Бродель Ф. Игры обмена, Глава 2 раздел НЕЗАВЕРШЕННОЕ ГОСУДАРСТВО ПЕРЕД ЛИЦОМ ОБЩЕСТВА И КУЛЬТУРЫ].

6.7.8. СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЮДЕЙ ПРИ ВНУТРЕННИХ ВОЙНАХ. БОЖИЙ МИР

Кроме косвенных данных о сбережении простых людей, воплощенных в военном строительстве, мы хотим отметить роль церкви в установлении ограничений на столкновения и внутренние войны феодальной знати. Этот фактор в советской историографии чрезвычайно и цинично занижен, как вульгарное и пренебрежительное отношение ко всяким общественным движениям в мире, которые:

-        третировались до 1991 года, если были не коммунистически-освященными классовой борьбой или

-        цинично принижались в своем значении как всякие общественные движения, хотя бы и возглавленные властными силами в представлении о том, что большинство общественных движений (и в Европе) – результат публичных компаний в целях некоторых властных меньшинств и носящих исключительно неправедный и социально вредный характер.

По сути в таких отношениях проявляется воспитание и коммунистическая культура «социальной справедливости» бывших работников и преподавателей советского идеологического аппарата.

Между прочим, только одна история борьбы христианской церкви с античным пониманием рабства людей в Западной феодальной Европе заслуживает целой книги. И начинать эту историю нужно с упоминания первых оценок благородной роли христианской западной церкви в работе Фюстель де Куланжа, (вопросы пленных, рабов, женщин – равна ли женщина мужчине и ЧЕЛОВЕК ли женщина, вопрос брака рабов, рабынь со свободными и равенства этого брака перед Богом, статус детей от такого брака), [Фюстель де Куланж, том 4, с. 362]. То, что сделала христианская церковь в вопросе прав человека ПЕРЕД БОГОМ, а, следовательно, перед всеми нами – еще ждет своего исследователя. Хотя, конечно, все это последователи одного, но очень важного для мира и общества практикующего философа, имя которому носит эта церковь.

Сбережение людей. Ограничение внутренних войн

Сбережение людей. Божий мир

После того, как угрозы норманнов и венгров исчезли (955 г.), наиболее донимали Европу второй половины X века вновь начавшиеся раздоры и широко распространившиеся мелкие стычки среднего и нижнего ранга рыцарей (шатленов. milites, miles). Надо сказать, эта часть общества после «утишения» Европы оказалась не у дел и без привычных занятий, кроме того, большая часть воинства пребывала и вне приемлемой для их статуса собственности. Столкновения между «братьями меньшими» стало актуальным новым фактором уже просто хозяйственной жизни.

В дело, выражая общие тревоги высшей правящей знати, возможно, уже уставшей от войн и входящей во вкус более спокойной и комфортной жизни, и конечно, выражая тревоги и потребности простого земледельческого населения, вступилась христианская церковь. Она предложила своим решением-призывом собора в Шарру (Charroux) в 989 году (это и дата крещения Руси) порядок, именуемый Pax Dei – Божий мир. Нам важно отметить, что движение это началось в южных провинциях будущей Франции, в Аквитании [Дюби Ж., с. 112]. Короля там никогда не видели, еще с традиций Карла Великого там почти никто не останавливался, а влияние клюнийских монахов было очень велико. Соборы (причем не церкви, а «народа») начала созывать церковь, первые соборы прошли в Пюи, Нарбонне и в Шарру, к прелатам присоединились светские государи. Это событие положило начало движению за Божий мир в Европе. В защиту мира были вынесены святые мощи в ковчегах, те нетленные мощи, которые «защищали» честь и богатства монастырей при бесчинствах рыцарей (мщение святой Фуа за разорение рыцарями монастыря в Конке)

«Участники всеобщих соборов призывали чудотворцев и малых святых, составлявших их двор, не заниматься исключительно своими делами, но замещать светские силы, не способные восстановить согласие…. Начиная оттуда, а потом по провинции Арля, по провинции Лиона, а также по всей Бургундии, вплоть до самых отдаленных уголков Франции, во всех епархиях было объявлено, что в назначенных местах прелаты и знатные люди всего края соберутся на соборы для восстановления мира и для утверждения святой веры… (так пишет современник)… поскольку операцию… брал в свои руки Господь, то осуществляться она должна была в рамках провинций и диоцезов… в границах церковных округов, совпадавших с административными границами Римской империи… часто соборы проходили на стыках нескольких церковных округов, иногда – на границах королевств… Прощание с оружием проходило в обстановке всеобщего покаяния. На этих соборах…все были согласны с тем, чтобы отныне на каждой неделе святыми днями будут пятница – с воздержанием от вина и суббота – с воздержанием от мясной пищи».[Дюби Ж., с. 113].

Мы понимаем этих людей – после чудовищных набегов, мучавших Западную и Центральную Европу прошедшие сто лет (норманны и венгры) и с указанием на чудеса в наказании неблагочестивых рыцарей, и с упоминанием, что и гибель Рима прошла в наказание. Господа за грехи и все последующее ТО ЖЕ САМОЕ, и мы добавляем за отцов церкви в тот период – что к концу первого тысячелетия – все европейское общество ожидало Апокалипсиса – конца света. И все предшествующие события делали вполне реальным ощущение неотвратимости приближающегося наказания – после всего этого, самые благополучные, не говоря о страждущих, вполне могли стыдиться своего поведения последние десятилетия после битвы при Лехе. Грех смертоубийства (а это важно для людей военных), замечает Жорж Дюби, мог быть снят только семилетним покаянием – не брать в руки оружия, поститься, не прикасаться к женщинам. «Божий народ связали системой коллективного воздержания… Было что-то монашеское в этих собраниях мира и покаяния. На них давалось обещание «нерушимого мира». Обещание предполагало отказ от мщений. Оно превращало в убежища «святые места всех церквей» [Дюби Ж., с. 114]. Впрочем, как оказалось, дело не ограничилось ожиданием Страшного суда. Движение продолжилось на целые сто лет после того, расширилось и приобрело рациональную окраску сбережения «братьев меньших».

Остановимся на минуту. И сам Жорж Дюби замечает, материальный интерес клюнийских монастырей, а это целая сеть, как мы видим по карте, увеличить собственную безопасность и уменьшить власть «замков», власть «захватов», по собору в Ансе (Клюнийские монастыри) «скота и лошадей». Да и короли, крупные светские сеньоры – князья были заинтересованы в порядке, но в порядке против мелких разбойных рыцарей. Особо сам Дюби подчеркивает, что власть феодалов над крестьянами продолжает распространяться, как будто бы кто-то собирается в «Божьем мире» видеть ростки социального общества. На то же обращают внимание и советские историки, см. например, статью о «Божьем мире» М. А. Заборова, в соответствии с имперским императивом они видят причину трагедии в раздробленности, указывая на прекращение потравы и разрушения хозяйств крестьян после восстановления централизации и государства. Так и получается у советских «материалистов» – все зло в раздробленности как вредная случайность от изобилия плохих людей.

Все пренебрежение к значению этого движения заключается в том, что люди XXI века смотрят на Божий мир с позиций морали XXI века, имперских амбиций в России и т. д. Но просто запрет, хотя бы нравственный, чужим воинам трогать крестьян и их скот, травить их посевы, брать их в заложники как имущество – наших современников никак не устраивает. Моральные запреты нашим современникам не вполне ясны.[3] И второе, это движение одного или двух высших социальных слоев хоть и ведущих им кажется чем-то незначительным и случайным – как бы вне связи с духовным развитием феодального мира. Недаром, не говоря уже о советских настроениях, и Жорж Дюби, отмечая начало развития хозяйства и населения в 20–30 годы XI – го века нового тысячелетия указывает на Возрождение церкви и ригорические движения монашеских орденов (Клюнийский орден). Монахи и есть монахи – что с них возьмешь?

Что, пожалуй, хорошо и верно отметил Дюби, скорее даже не отметил, но между строк у него это прозвучало – это то, что последующие события и споры в рамках соборов и о нравственности поведения т. н. «общественности» – учредителей Божьего суда – клириков и высшей военной знати – фактически впервые сформировали на общественном уровне представление о нравственности и законности, о порядке, они установили также понятие «наказания» – нет, это не была инквизиция – это были отлучения от церкви и «интердикты» – запреты на богослужения – запрет на богослужение (крещения, свадьбы, отпевания, службы, мессы и исповеди) для cообщества того времени, и не только для знати, полностью исключал нормальную жизнь. Без обряда никто не мог существовать в своих обычных жизненных действиях – рождении, заключении брака, смерти и соответственно в последующих за этим материальных обстоятельствах – наследовании, передачи имущества и т.п. Возвращаясь к сути взгляда Дюби, выразим это более точно – впервые и по причине своей раздробленности и политической, и экономической независимости друг от друга в Европе «замков и монастырей» возникает ОБЩЕСТВО, которое влияет и друг на друга, и на клириков, и даже на первых новых усиливающихся королей [Дюби Ж., с. 132–134]. Это зачатки общества, оно изгоняет от себя нарушающих мораль – не всегда, и мораль еще ТА (симония и многое другое еще в норме), но это уже проявление общества, это не инквизиция, а именно формирование общественного мнения.

А то, что начало движению положено от церкви, от монастырей, от богатейшей системы Клюнийских монастырей, то и здесь нам помогает иерархия Маслоу, поскольку именно эта часть общества от нахлынувшего на Клюни богатства (очень высок был профессионализм в обрядах) создало для полно обеспеченных и пребывающих в относительной безопасности людей возможность морализовать, исполнять священническую и нравственную функцию в столь бренном и мрачном обществе. «Монахи витали в облаках» – говорит Жорж Дюби [Дюби Ж., с. 122]. Эти облака уже само по себе достижение в таком обществе.

Но мало кто замечает и ценит другое. Новый очередной шаг в развитии общества феодализма, проявляется достаточно определенно – знать и клирики не имели бы такого успеха, если бы на подсознании это не было потребностью всего общества и прежде всего крестьянства. Отметим, что интересы крестьянства и крестьянского хозяйства появляются не сразу, но они появляются с конца X века и вполне определенно выявляются к середине XI века в письменной форме, а подъем хозяйства начинается уже в первой трети этого XI столетия. И мы должны потому понимать, что какое-нибудь желание власти «увеличить вдвое» валовой продукт или «догнать и перегнать» вовсе не так влияет на общество, как влияет стремление к миру и спокойствию, СБЕРЕЖЕНИЮ ИМЕННО КРЕСТЬЯН, после многих столетий войн.

Потому мы представляем себе даже не формирование зачатков общества важнейшим следствием Божьего мира, а стремление во время войн и столкновений начать беречь людей и хозяйство – вот главное КОНЕЧНОЕ направление Божьего мира, потому так быстро и широко распространившееся, ставшее ОБЩИМ ИНТЕРЕСОМ. С 1030–1040 движение pax Dei перешло в движение за установление Божьего перемирия и продолжалось вплоть до создания централизованных новых государств, устранивших в целом внутреннюю междоусобицу[4]. Церковь стала инициатором мира. Его нарушение должно было влечь штрафы и даже конфискацию имущества. Сама церковь запретила всем клирикам брать в руки оружие еще в 1043 году. На 1054 год приходится еще одно очень выразительное и полезное суждение архиепископа Нарбоннского, Гифреда: «Христианин, который убивает другого христианина, проливает Христову кровь» [Дюби Ж., с. 129].

Под охраной, кроме имущества и ценностей, что естественно, оказывались сами клирики их скот, позже женщины, еще позже крестьяне, орудия труда и скот. В конце XI века (1095) Клермонский (Клермон-Ферран) собор своим первым каноном запретил превращать в жертвы войн хозяйственный скот (быков, коров, ослов, лошадей, овец). Он запретил истребление скота во время военных действий, вступил в борьбу с опустошением крестьянских земель во время баронских войн. Собор ввел запрет на ведение военных действий с вечера среды до утра понедельника. Cобор в Реймсе (1149 г.) заявил о необходимости соблюдения безопасности духовенства, монахов, пилигримов и КРЕСТЬЯН во время военных действий.

Наказание, которым грозила церковь, включало штрафы, конфискация имущества, телесные наказания, отлучение. Конечно, требования эти, действительно, часто не выполнялись по времени войн. Но прежде всего статистику собрать просто невозможно, можно только предполагать, что требования привели к тому, что к (чужим) мирным жителям, а иногда и к (чужим) домам, посевам, (чужому) скоту на полях отношение стало более уважительное. Разрушать чужое имущество стало действием греховным, предшествующим более позднему понятию «военных преступлений». В требованиях церкви стали звучать обязанности сеньоров в возмещении нанесенного ущерба, подкрепленные угрозами отлучения от церкви (анафемы). О реальных интердиктах уже говорилось – показателен только спор светского властителя – виконта и церковного владыки Нарбонны в борьбе за господство в суде Божьего мира – двоюродная сестра архиепископа Нарбонны по наущению виконта похитила церковные реликвии (мощи) ушедшего из города владыки для возвращения их в Нарбонну. Архиепископ предал анафеме виконта, его жену и детей и наложил интердикт на «всю землю». Народ умолял виконта пойти покориться, и он пошел в Суд Божьего мира, и его судили каноники из церковной иерархии. «отныне исключалось посредничество родственников и друзей противных сторон» – пишет Жорж Дюби [Дюби Ж., с. 132]

Это и есть ЕВРОПЕЙСКОЕ сбережение народа и земледелия. Оно не осознанно в Европе, но в результате всех усилий становится явным. Оно, к сожалению, в России воспринимается историками повсеместно как пустое событие, наполненное ханжеством и заботой только о церковном имуществе. Как власть советикус боролась с этим имуществом у крестьян, а потом с теплицами на крестьянском подворье, уже мало кто помнит. А следует! Потому, что в России только в начале XXI века стали задумываться о сохранении населения. Пока больше думают о приросте, чем о сохранении – а в Европе к этому пришли не позже середины XI века, т. е. почти тысячу лет назад. Это движение сыграло важную роль в обеспечении потребности в безопасности I и II европейского крестьянства, и это особая безопасность это безопасность среди своих.

О Божъем мире, как мы понимаем, знала вся Европа, и, прежде всего, сами крестьяне. И они должны были относиться к последующему произволу дворян на полях и в деревне в момент стычек совсем иначе, чем ДО ТОГО. Если церковь освятила их собственную безопасность властью Бога, то ощущение справедливости резко повышало их реакцию на поведение сеньоров. Ведь их сеньоров как безбожников можно было отлучить от церкви – это конечно, не сжигание на костре, но в представлении ТОГО ЧЕЛОВЕКА супостатам грозило не меньшее мучение – гиенна огненная на том свете. А это было серьезно.

И еще раз вспомним, что Божий мир начался за 11 лет до круглой годовщины от рождества Христова – тысячи лет. И большая часть христиан совершенно серьезно ждала к этому «юбилейному» событию всадников Апокалипсиса. А это в свою очередь было должно и могло охлаждать пыл сеньоров, которые тоже верили в Христа. И атеистическое ерничество по поводу веры того времени (или неверие в роль веры) совершенно неуместно. Впрочем, мы спишем этот остатний атеизм пожилых историков на воспоминание еще живых преподавателей-историков об опасности быть «не вполне правоверными атеистами», и об опасности быть отлученными от своих занятий или даже проследовать в отдаленные лагеря, что вполне эквивалентно забытым кострам Инквизиции.

Можем ли мы представить крестьян, которые кричат на чужих сеньоров, топчущих лошадьми их поле, обвиняют их в грехе, и изгоняют их крестом и криками? Или пеняют им очередным собором и отлучением, как решениями партийного съезда? Примерно, как дворники 50-х годов гоняли беспечных подростков в Ленинграде метлой? А уже через полвека такое даже в голову не придет новому поколению подростков, чтобы слушаться пожилую женщину из деревни! Жизнь меняется, и воспроизвести ментальность одного периода оказывается делом сложнейшим. В феодальной литературе мы вряд ли найдем нечто подобное. У нас есть отзвуки самосознания крестьян через 200 лет. Крестьянское сознание изменяется медленно, а получает отражение в письменных источниках и того медленней, но в середине XIII века историки отмечают, что у

«крестьян, как несколько раньше у феодалов и горожан, зарождаются элементы классового самосознания. В их среде все больше распространяется убеждение, что крестьянский труд вовсе не наказание, но высокое призвание, благородный подвиг на благо всего общества, особенно угодный богу, который в силу этого ставит крестьян выше других сословий.» [История Европы, т. 2., с. 270]

Измерить такие тонкости для того периода начала Божьего мира невозможно! Или что-то измерить мы можем? Например, через рост производительности труда, рост численности населения и через скорость роста числа городов и населения городов (как раз, на начало XI века)?

А может быть для нас аргументом станет совсем другое? И политически более понятное? По крайней мере, в имперской России, все еще отряхивающей свои колени, которые только она и видела грязными? Это когда впервые ее никто не боялся? А раз не боялся, то в сознании определенной культуры и не уважал? Потому, что в России уважение и почтение почти всегда и поныне равны страху. Не потому ли в малом периоде свободы слова каждая дворняга спешила куснуть Президента потому, что не боялась, а как только появилась новая власть из служб безопасности, российский народ (общероссийский опрос по телефону) хвалит даже то, что не видел в принципе[5].

Может быть, мы сошлемся на то, что с наступившим Божьим миром норманнам и просто гулящим людям в Франкской Нормандии и более мирной Франции стало «скучно». И потому, по этой причине, через полвека (1066 г.) 60 тысяч профессиональных, как оценивает результат, воинов Франции, Германии и Италии собрались покинуть Францию ради Англии под руководством Вильгельма Завоевателя?

Короче, лишние военные люди и просто лишние люди вполне определенных предпочтений стали покидать Европу!

И еще раз! Не Божий ли мир как деталь оказался последним звеном необходимых причин и следствий в цепочке мотивации к труду, к сбережению труда, И БЕГСТВУ БЕЗРАБОТНОГО НАСИЛИЯ?

И нам кажется, что верно выбранные причины в системном анализе оказываются ниткой с иголкой на которую как бусины нанизываются исторические факты, получая свое осмысленное звучание и место.

Сбережение людей и сокровищ. Перенаправление агрессии. Рост замков – 2

Продолжением сказанного в предыдущем разделе является отмеченное историками развитие нового этапа в строительстве замков.

Если в период борьбы с последними агрессиями – венграми и норманнами – крепости служили спасению населения и знати, но населения – собственного – обязательно, то с начала XI века начинается строительство замков только для знати, и это ново! Мы не нашли нигде рассуждений сравнительного плана по этой теме. И наше представление по причинам возникающего различия таковы.

Разделение труда военного и земледельческого произошло. И люди военные обеспечили безопасность крестьян на том уровне, на котором это было достаточно для того, чтобы их потери от набегов стали ничтожны. Далее, как мы понимаем, военные люди того времени и при отсутствии боевых действий вынужденным образом заняли себя, кроме охоты, важными мужскими занятиями – взаимными войнами и грабежами. Этот период начинается немедленно после прекращения набегов венгров после их поражение при Лехе (955 г.). Войны начинаются столь явно и становятся настолько большим явлением Западной Европы, что почти сразу (в 20–40 лет) порождают движение за Божий мир. А Божий мир отражает только переориентацию агрессии с крестьян и их угодий, скота на непосредственно сеньориальное имущество и основные ресурсы – крепости и сеньориальные ценности и запасы. И это вполне рациональное понимание добычи. Дело в том, что с крестьянского дома почти нечего и взять. Да и возни много! «С миру по нитке» – это не для настоящих воинов! Развивающееся движение за Божий мир делает эти действия не только не производительными, но и аморальными, чреватыми церковным наказанием. Кроме того, должна работать и такая простая логика. Если сегодня я разорю твоих крестьян, то завтра – ты моих. И нам обоим будет нечего есть, и не на что воевать! Это будет возврат к временам Меровингов.

И тогда разворачивается другая логика, альтернативная – она же и единственная. Остается воевать друг с другом, стараясь не трогать самих крестьян – взять силой замки и овладеть сокровищами и запасами конкурента – вывести чужое имущество. Или еще лучше – «взять» эти поместья, замки, крепости. Отсюда возникает и логика нового замкового укрепления. Теперь это жилище и сокровищница, арсенал и склад самого сеньора. Богатства сеньоров – собранные сокровища запасы, как результат оброков и барщины крестьян, грабежа других феодалов – это аккумулированные ценности. За ними стоит охотиться. Они должны быть возле сеньоров. Поскольку крестьян собирать к себе в крепость нет смысла, их и так никто не должен трогать, то замок не должен быть очень большим – это укрепление для нескольких сот воинов не больше. Но он должен быть построен надежно и прочно – ДЛЯ СЕБЯ! Это же и жилье семье, и казарма для своих вассалов-miles. И потому рост числа донжонов и замков в XI–XIII веках становится объяснимым механизмом завершения «приватизации» сеньориальных доменов и регулирования власти между сеньорами – с учетом безопасности крестьян. И вот основные внутренние войны XI–XIII столетия – до начала крестовых походов – необходимо оказываются развернутыми друг на друга – они ВНУТРИКЛАССОВЫЕ.

Есть и более «легкая» оценка Жоржа Дюби:

«частные войны были лишь развлечением, возможностью для сеньора обеспечить приятное занятие своим вассалам, получавшим и удовольствие, и добычу от грабежа, и самому продемонстрировать щедрость. Такие войны были лишь последним средством заставить противника скорее начать переговоры о мире, обязательной прелюдией к ним. Но событием, имевшим политическое значение в то время была только осада и взятие той или иной крепости…[Дюби Ж., 200].

Отсюда и бурный рост башен – мелких и средних феодалов, которые пытаются сохранить свои средства (и жизнь, свободу) – в противном случае их будут выкупать все свои зависимые и держатели. А это тоже разорение.

Презрение современных историков к масштабам войн и страстей того времени не должно заслонять ни его драматизма, ни, особенно, важности этого периода становления человечества на конкурентной основе малых, НО МНОЖЕСТВЕННЫХ действий и стремлений.

Строительство замков на примере Западной Франции, которая несколько отставала в развитии от центральной и Северной Франции. До 1000 года 15 крепостей располагалось в Анжу (по письменным источникам) и 10 в Шарантэ. Затем упоминания о новых замках множатся в первой половине XI века возникают еще 10 новых замков в Анжу и 36 в Шарантэ [Дюби Ж., с. 80].

Данные о строительстве замков указывает, что распространение замков высшей и средней части знати приходится во Франции в период с конца X века, в Англии и Германии – с конца XI века, [История Европы, т. 2. с. 258–259].

Дюби как специалист в этом вопросе указывает, что соборы после не случившегося конца света (1000 год) строили десятилетиями – и верно, опыта и кадров еще не было. Зато «мощные укрепления возводили сь на новый лад за несколько месяцев… Строительство крепости Шато-Гайяр – ключа к Нормандии – обошлось в 21 203 фунта стерлингов, что хватил бы на выплату дневного содержания двум миллионам пехотинцев…[Дюби Ж., с. 200–201]. Особенно быстроый рост замков отмечен в Северной Франции на период между 1180 и 1220 годами.

Но приятно отметить превосходство в понимании темы у российских исследователей:

«рост замков был выражением завершения процесса феодализации в регионе…нельзя согласиться с теми западными учеными, которые видят в массовом росте числа замков в X – XI веках главное орудие «феодальной революции»…появление замков в эти столетия было отнюдь не источником формирования феодализма, но лишь спутников и завершением тех экономических и социальных изменений, которые лежали в основе этого процесса.», [История Европы, т. 2, с. 259]

Мы не ставили задачу представлять все стороны феодального развития, и затронули тему крепостей и замков в норманно-венгерский период и сравнительно в начале расцвета феодализма только как признак движения и даже завершения движения в пользу сбережения крестьян, как разрешение проблемы сбережения и безопасности крестьян. Появление донжонов и замков-маноров говорит в контексте феодального развития о завершенности проблемы безопасности крестьянского хозяйств, о признании их ценности, и это идет вплоть до появления абсолютистского государства, которое снова ставит порой непосильные задачи перед обществом, вынуждая последнее, прежде всего, крестьянство, вставать на свою защиту.

6.7.9. СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЮДЕЙ. СБРОС АГРЕССИИ ВОВНЕ

Сбережение людей. Вывод агрессии вовне – Крестовые походы

Итак, не стало потребности в войнах, потому, что Божий мир понизил общую агрессивность элиты. Мы уже говорили об исходе Вильгельма Завоевателя из Нормандии, как начала решения проблемы. И в порядке интуитивной защиты и компенсации, возможно и под влиянием успешного исхода норманнов из Нормандии в Англию Христианская Церковь дала выход бездельному воинству, которое плодилось без счета вместе с населением Европы.

Идея организовать освобождение Святой Земли воплотилась в организацию вывода рыцарства и авантюристических бродяг, жаждущих простого обогащения силой на Восток. Это резко снизило, современными словами, криминальность обстановки в Западной Европе, на дорогах, в лесах и т. д.

Надо сказать, что после глубочайших потрясений, связанных с длительным насилием, остаются люди (и это результат наших исследований в области социальной психологии), которые приобретают в процессе насилия психологический сдвиг к насилию – (мета) потребность творить насилие или испытывать опасность (адреналин, эйфория схватки и преодоления противника – сохранения жизни). В современной психопатологии это излагается как «синдром войны», рассматривается как психическая травма, требующая медико-психологической помощи (реабилитации). Такие люди в феодальной Западной Европе существовали тысячами и десятками тысяч. Кроме того, и само воспитание военного человека того времени предполагало определенное психологическое поведение, например, быструю мобилизацию готовности к столкновению. Это боевое свойство, в наше время именуется вспыльчивостью или раздражительностью. Тогда оно, это свойство, было в определенной степени еще и обострено необходимостью отстаивать свою «честь», быстро переходя от слов в перепалке к делу – как минимум к судебному поединку или дуэли.

Примечание: В России, к сожалению, именно эта статусная черта поведения закрепилась у дворянства в личных отношениях. Большая часть не реабилитированных воинов или просто людей с истеричной психикой, вызванных постоянным напряжением войны самоуничтожается в истории человечества во внешних походах, обычно проигрышных (или проигрышных, в конечном счете), а часть таких людей погибает в собственной междоусобной борьбе (например, война Алой и Белой роз в Англии). История России также кишит подобными примерами – прежде всего – это период после гражданской войны, когда вся победившая новая элита – особенно ее творческая часть – уничтожила сама себя в сталинском терроре. В России второго распада (1990) малые войны (Чечня, Югославия, Приднестровье и т.д.) тоже породили таких людей с синдромом войны с обеих сторон фронта. И этот накопленный потенциал агрессии, ненависти, обид, мщения еще долго будет себя расходовать, угрожая мирному развитию хозяйства народов России.

С сокращением внутренних королевских войн и внешних набегов, а также с пониманием, что хозяйство нужно беречь оснований для выхода энергии людей, готовящих себя к войне – молодежи, вступающей в рыцари, но не имеющей шансов получить землю, стало трудно выживать в меняющемся обществе. Их экзальтация и их профессия не находила больше применения в относительно мирной Европе XI – XII веков. Объявление Крестовых походов на Восток оказалось чем-то вроде пастушьего рожка, уводящего наружу крыс. И Европа несколько облегчает свое существование без избытка людей синдрома войны.

Тогда опасность для жизни и хозяйства основного населения Западной Европы уменьшается – производству в земледелии и воспроизводству населения открыт путь.

Назад Оглавление Вперед